Отправлено: 16.10.10 20:02. Заголовок: две жизни до сближения, и до изнеможения

 Отправлено: 17.10.10 16:44. Заголовок: внешний вид: черные ..

внешний вид: черные брюки с идеально выглаженными стрелками; натертые до блеска матовые ботинки на шнуровке; белая рубашка с закатанными до локтей рукавами; сверху темно-серая, вязаная жилетка с отличительными знаками факультета; галстук ослаблен; мантия благополучно где-то забыта.
с собой: вп, фотоаппрат, закинутый на плечо.

Прошло чуть меньше месяца с того момента, как студентам разрешили вернуться с "вынужденных каникул" обратно в Школу, а, казалось, что Хогвартс-Экспресс прибыл на платформу Хогсмида только вчера. Мелвин до сих пор не мог прийти в себя: неделя, проведенная с матерью и сестрой в Лондонской квартире, лишила его привычного душевного равновесия и поселила в душе тревогу. Эмма снова просила сына жить с ними, ссылаясь на то, что младшей сестре не хватает общения с братом, а София смотрела на Вальтера большими, голубыми глазами, полными потаенной надежды, что хотелось кричать, убежать, хлопнув дверью, взять билет до Германии и уехать домой. Туманную Великобританию он никогда не считал домом, в Германии ему было спокойно и уютно: там был дед, любящий отец и дядя, который уделял мальчику много времени, когда дед с отцом не могли позволить себе такой роскоши.
В Лондоне же он задыхался: невозможность тренироваться каждый день, с каждым днем приближая момент исполнения заветной мечты, давила подобно каменному пласту на плечах юноши. Никто не мог понять, насколько ему важен футбол: разве что дед, Свэн Вальтер. Но дед не посмел оспорить решение родителей, что мальчик должен получить магическое образование, а вместе с ним и возможность выбора. Мир магглов или мир волшебников. Для Мелвина выбор был очевидным: но отец с матерью рассудили иначе, дескать, он еще слишком молод и неопытен, чтобы принимать подобные серьезные решения. К тому же все в их семье были дипломированными магами, и он, будучи наследником, был просто обязан продолжить традицию.
Традиции. Долг. Честь. Иногда Вальтер ненавидел эти вещи, про себя их называя пережитками Средневековья. Да, он был эгоистом, мечтал стать знаменитым футболистом и всю жизнь посвятить спорту, тем самым перечеркнув надежды родителей и родственников, которые с самого рождения строили на него свои собственные планы. Они любили мальчика, но иногда совершенно забывали, что у него есть свои желания, пристрастия и мечты. Возможно, с течением лет, немец и стал понимать, что родители были в чем-то правы, даруя ему возможность выбирать, как и где ему больше нравится. Магия открывала перед ним закрытые двери, расширяла горизонты, в чем-то даже облегчала жизнь: но волшебство не могло притупить ноющую боль, возникающую в груди каждый раз, когда он смотрел на футбольные карточки, плакаты знаменитых футбольных команд или листал фотоальбом, где было множество фотографий, сделанных на стадионах во время матчей, проходивших в Германии. С дедом они часто ездили в соседние с Мюнхеном города, чтобы посмотреть очередной футбольный матч.
Кто может понять его чувства? Никто. Кто может понять то, что боль с годами не проходила, да, притуплялась, становилась чуть слабее, но была постоянной? Мелвин считал, что вряд ли на планете Земля существовало хотя бы одно живое существо, способное понять его чувства. Фотография, конечно, в какой-то мере спасла Вальтера от саморазрушения и самоуничтожения как личности. Когда в конце первого курса к нему в руки попал магический фотоаппарат кого-то из старшекурсников, мир немца снова перевернулся. Нет, не так, как когда он открыл для себя футбол, иначе, но все же перевернулся, пришел в движение, выводя малыша из статичной эмоциональной комы, в которой он пребывал почти весь первый курс.
Бегать с фотоаппаратом по Школе, ловя мельчайшие детали и подмечая интересные вещи, оказалось очень увлекательным: вот над столом в Большом зале пролетела чья-то белоснежная сова, мазнула крыльями по кувшину с тыквенным соком и опустилась на плечо хозяина, протягивая лапку с письмом; вот кто-то из первокурсников подбросил на лестницу в коридоре "бомбу-вонючку" и притаился в нише стены, ожидая взрыва и хихикая в сжатый кулачок; вот парочка с 4-ого курса, спрятавшись за рыцарскими доспехами, принялась целоваться. Все это было так необычно: запечатлевать на магической пленке короткие моменты из жизни людей, счастливые и не очень, смешные и грустные, веселые и скучные. Мир, словно бы ожил сквозь объектив фотоаппарата, а Вальтер снова начал искренне улыбаться, обретя себя. Но надолго ли?
Но кто бы тогда объяснил ребенку, что замена - это хорошо, но второе никогда не сможет стать первым, а смысл жизни, однажды потеряв, можно искать всю оставшуюся жизни. Вальтер тогда пребывал в неведении, не жалея сил, времени и вдохновения на прогулки с фотоаппаратом, на открытия нового и неизведанного, на эксперименты, но потом он перестал быть таким наивным. Футбол не заменить фотографией, нереализованная мечта так и останется нереализованной мечтой. Нужно жить дальше, забыть о спорте и двигаться вперед, или попрощаться с собой, с жизнью и прочими радостями земного существования. Но юноша слишком любил себя, чтобы пойти на отчаянные шаги, предпочитая такую, нынешнюю жизнь.
Сегодня пришлось пожертвовать полноценным ужином, чтобы иметь возможность побродить по Хогвартсу в гордом одиночестве. Покуда студенты находились в Большом зале, в Школе стояла относительная тишина: никто не мельтешил, не кричал, не толкался. Время, будто бы перетекало из одного состояния в другое, из твердого в жидкое, когда можно было расслабиться и остаться наедине со своими мыслями. Раньше Вальтер делал это после отбоя, периодически выбираясь из гостиной Рейвенкло, чтобы пробежаться по темным коридорам, ловя вдохновение, ловя моменты. Но с тех пор как "новая власть" в Школе установила свои порядки, превращая жизнь студентов в жизнь провинившихся преступников, пребывающих в колонии строгого режима или тюрьме, дышать стало труднее. Фотографии стали более смазанными, не такими живыми и наполненными скрытой философией, а сам Мелвин - беспокойным и нервным. Он был разочарован в себе, в фотографиях, которые у него не получались и в идеях, которые не реализовывались. Ему нужна была встряска, толчок, способный взбудоражить все его сознание, душу, тело, заставить чувствовать ту тонкую грань, когда ты понимаешь, что вот он, тот самый кадр. Рейвенкловец снова хотел ощущать кончиками пальцев пульсирующее тепло истинного, правильного мгновения, когда пальцы опускались на затвор фотоаппарата, готовые сделать снимок, способный заставить чувствовать.
Идея с Трофейным залом пришла Вальтеру в голову совершенно случайно: там был интересный свет, преломлявшийся от позолоченных и посеребренных наград и кубков лучших студентов Хогвартса. И в зале присутствовало ни с чем не сравнимая магия древности, прошедшая сквозь века: ведь некоторым наградам были сотни лет. Мелвин нетерпеливо закусывал губу, перепрыгивая через три-четыре ступеньки, чтобы поскорее преступить к воплощению своей задумки в жизнь. Прежде чем взяться за дверную ручку, немец замер. Сделал глубокий вдох, перекинул фотоаппарат за спину, что черная лента, на которой он висел, неприятно врезалась в плечо, но молодой человек этого не заметил. Чуткие пальцы коснулись дверной ручки и, медленно, стараясь не шуметь, дабы не привлечь внимания приведений, потянули на себя. Он оказался внутри, и на секунду ему показалось, что он ошибся дверью: в Трофейном зале был кто-то еще. Вальтер остановился на пороге, и чуть заведя руку за спину, все еще держался за дверную ручку.
Девушка, находящаяся в зале, танцевала. Легкие, преисполненные грациозности, невесомого изящества, невероятной гибкости, движения притягивали взор, заставляли голубые глаза жадно следить за сменой каждого па. Малейший жест руки, едва заметный поворот головы, - Вальтер был пленен красотой танца, неожиданно представшим перед его взором. Музыки не было, ничего не было вообще, под что можно было бы танцевать и не сбиться с ритма. Как простой обыватель, немец полагал, что танцуют обязательно под что-то.
Абсолютная тишина, не нарушаемая даже мягкими касаниями ног об пол или едва уловимым шуршанием светлых волос, подобно ореолу, обволакивающих превосходную фигуры девушки.
Вальтер перестал дышать и боялся пошевелиться, нарушить идеальность момента, а потому терпеливо ждал, когда девушка первая обратит на него внимание. Уходить незамеченным, тихонько претворяя за собой дверь, он не собирался, даже не подумал об этом. Он был очарован, и только глупец может покинуть красивую девушку, когда жизнь предоставляет ему шанс.

 Отправлено: 23.10.10 13:53. Заголовок: внешний вид: форменн..

внешний вид: форменный серый кардиган с треугольным вырезом, застёгнут только на две пуговицы, белоснежная рубашка, три верхние пуговицы расстёгнуты (серо-голубой галстук аккуратно лежит на столе); серая юбка по колено, чёрные туфли

Вся её жизнь подчинялась ряду привычек, которые стали неотъемлемой частью не просто дня, а её самой. Они так легко завладели её телом, проникли под кожу и, смешиваясь с кровью, стали частью личности той самой маленькой девочки, которая когда-то потеряла то, что любила больше жизни, но так и не смогла отпустить навсегда. И пусть это было жалко, пусть это была лишь прихоть и её слабость, за которую мадам Конти наверняка высмеяла бы француженку, она всё равно ничего не могла с собой поделать. Это всегда было просто сильнее её, она не могла дышать, не могла есть и улыбаться, не могла жить.
Прямая спина, слегка приподнятый подбородок, с шикарного, пестрящего самыми немыслимыми угощениями стола брать только то, что очень полезно, к чему привыкла в танцевальной школе, не просто ходить, а следить за тем, чтобы каждый взмах руки был похож на танец, привычка контролировать себя, оттачивать всё до идеальности, до изнеможения, не позволять себе расслабляться, носить простую обувь - это и есть она настоящая. Кто-то был уверен в том, что всё, чему тебя через силу выучили, будто бы выдрессировав под жёстким кнутом на цирковой арене, не может быть естественным и искренним, потому что не исходит откуда-то из пустого места в груди, не продиктовано самой взволнованной песней сердца. Но вот прошло уже шесть лет с тех пор, как она навсегда распрощалась со станком и ничего, решительно ничего не изменилось с тех пор. Она не просто не знала, как излечить себя от постоянного контроля, от постоянного, не покидающего её ни на секунду ощущения того, что за её спиной несколько пар глаз, внимающих каждому её вздоху и оценивающих по бесчувственной, безликой десятибалльной шкале, но и не хотела этого. Кем ещё она могла стать, не получив все эти уроки в детстве? Копией своей сестры, которая в глубине души всегда будет ненавидеть блондинку за то, что бабушка не выбрала её, сочла слишком не пластичной, абсолютно бесталантной, без стойкости и отважности внутри. Зарывать себя за кучей учебников, чтобы кому-то что-то доказать, чтобы по головам из-за сдавливающей изнутри рёбра алчности выкладывать себе дорогу на какую-нибудь важную должность, отдать своё тело не в ласковые объятия любви, а грубые лапы того, чей счёт в местном банке больше. А может быть она и вовсе стала бы никем: незаметной серой мышкой, которую никто не трогает и не замечает, живущей в своём маленьком мире, забившийся в угол и бесполезно мечтающей о чём-то большем, но знающей, что сил внутри будет недостаточно, чтобы не просто мечтать ночью, уставившись в окно, но и бороться за свою мечту. Как бы не могла сложится её жизнь без мадам Конти и её школы, Эйд знала, что всё это было бы не для неё, ощущение того, что она находится не на своём месте ни на секунду не покидало длинноногую рейвенкловку. Так пусть все вокруг высмеивают её за то, что она не может изменить то, что было в её крови с самого начала. Этот вечный роман со своей единственной настоящей любовью она не смогла бы порвать так же просто, как рассталась с Шоном сразу после того, как он, осмелев в школьном дворе, поцеловал её. Бросить смысл своей жизни и разменять его на мелочь было чем-то, с чем не могла справиться её гордость и самолюбие.
И теперь Купер снова хотелось подумать, остаться наедине с собой, чтобы найти ответы на вопросы, которые раньше она просто боялась себе задавать. Казалось, ничто не могло отнять у неё крылья, которые невидимыми нитями сплетались у неё за спиной каждый раз, как она начинала считать, начиная с самого лёгкого и заканчивая самым трудным па. Все эти школьные события, новая власть, что пыталась запереть их словно узников в Азкабане под предлогом личной безопасности - просто смешно. Француженка с удовольствием пожертвовала своим ужином ради того, чтобы отыскать первое укромное место и предаться танцу наедине с собой. Музыка была не нужна, когда пульс внутри выбивал по тонким венам нужный такт и становилось легче дышать, стягивая с шеи тугой галстук и расстёгивая пуговицы на плотно прилегающей, сдавливающей движения рубашке. Здесь было достаточно места, приглушённого света и успокаивающей, блаженной тишины, чтобы снова почувствовать себя живой, напомнить себе о том, что она всё ещё помнит уроки, движения, знает, если собьётся, то нужно начать сначала до тех пор, пока не доведёт до совершенства.
Она скучала по зеркальной комнате, там, в своём отражении нельзя было сфальшивить, находясь на ладони у себя под носом, трудно и больно врать самой себе, и приходилось привыкать к тому, что было - учиться чувствовать себя, не видя. Порой закрывать глаза и прогонять всё с самого начала, пытаться смотреть со стороны и вкладывать в это все свои силы. Почему когда это должна была быть та самая история про хорошего парня и красивую девочку, которые нашли друг друга, чтобы стать счастливыми, что-то пошло не так, стоило ему коснуться её губ. Адрианна так много раз пыталась найти этому нужное оправдание, подобрать логичное объяснение и со спокойной душой отпустить своё первое свидание, оставив после тёплое, волнительное воспоминание на всю жизнь, но ничего не получалось. Теперь же, она могла отыскать в себе достаточно смелости, чтобы найти этому не самое правильное или логичное, но самое правдивое объяснение. Скай.
Гриффиндорка ей показала яркие искры и лёгкое покалывание на нежной коже, сбивчивое дыхание, дрожь в кончиках пальцев, странное, необъяснимое для неё удовольствие. И с Шоном ничего подобного не было, если честно, то девушка тогда не почувствовала ровным счётом ничего и ей стало как-то холодно внутри от того, что столько сил и волнений было вложено в это самое первое свидание, чтобы теперь всё это оказалось просто зря. Она не знала кто был больше виноват: она или Шон, и прокручивая в голове вот уже который раз всё, что было в тот вечер, рейвенкловка так и не смогла найти где была допущена ошибка, что пошло не так, как должно было быть. Плавно вытянув правую ногу в бок и перенеся на неё вес, француженка наконец открыла глаза, замерев на месте. Стоило ей сейчас злиться или, наоборот, радоваться тому, что она с самого начала, задолго до того, как всё между ними могло зайти далеко, дойти да отметки определённой серьёзности, она поняла, что Шон совсем не подходит ей. Возможно, ей стоило бы попробовать ещё раз, согласиться на следующее свидание, чтобы убедиться до конца в своей правоте или, напротив, опровергнуть все эти глупые догадки. Но кому как не ей знать о том, что чувства не могут врать, что можно подойти к этому с умом и её родной, серо-голубой мудрой ответственностью, а можно просто довериться интуиции и решиться сразу, оградив бедолагу Шона от ненужных ему лишний надежд. Это, по крайней мере, было вежливо.
Плавно скользя мыском своих дорогих туфель, которые навряд ли можно было бы отыскать в Англии, по каменному полу, чтобы приставив ногу в исходное положение, плавно скользнуть руками вверх от своих бёдер по животу к шее, лишь слегка задевая одежду, незаметно касаясь волос и вытягивая руки вверх, чтобы неожиданно резко, по ускорившемуся в голове счёту развернутся на мысках лицом к противоположной стене, где была дверь в комнату и в конце опустить голову вниз, одновременно с этим вновь скользнув руками вниз, касаясь бёдер. Тело Купер в ту же секунду содрогнулось, девушка почувствовала как её ладошки моментально холодеют и первая, самая сильная волна непонятного страха накрыла её своей опрометчивой неожиданностью. Интуитивно обняв себя за плечи, она почувствовала как всё внутри сжалось со страшной силой, остановилось и тут же заработало снова. Гулкий стук сердца отдавался где-то в висках блондинки, увлечённая своими мыслями и движениями, ей и в голову не могло прийти, что за ней кто-то наблюдает. Перетерпев первую волну страха, Эйд слегка прищурила свои серо-зелёные глаза, пытаясь разглядеть в тусклом освещении трофейной комнаты своего молчаливого гостя.
- Ты так напугал меня, Вальтер... - тихо произнесла рейвенкловка, медленно опуская руки вдоль тела. Она внимательно смотрела на своего сокурсника и пыталась угадать, как давно он был здесь и много ли он видел. Француженка совсем не стеснялась своего маленького секрета, но предпочитала, чтобы об этом знали и уж тем более видели как можно меньше людей. Адрианна не знала о немце ровным счётом ничего кроме его любви к фотографии и незаурядному уму. Её совсем не смущало, что со многими студентами, с которыми она училась плечом к плечу уже не первый год, общение ограничивалось обычными, общепринятыми формальностями. Они с Мелвином были людьми из разных миров, и сейчас блондинке хотелось бы оставить всё как есть, сделать так, чтобы он просто забыл о том, что видел, а она в благодарность освободит для него эту комнату. - Bonsoir.

 Отправлено: 26.10.10 20:36. Заголовок: music theme Пальцы,..

 Отправлено: 15.11.10 16:15. Заголовок: - Значит ты всё виде..

- Значит ты всё видел... Mon Dieu. - сказала, словно прочитала приговор самой себе, беззвучно вдохнув в себя побольше воздуха. Без лишних восклицаний в тоне, без дрожи в голосе, но с видом какой-то крайней обречённости, которую рейвенкловец навряд ли сможет понять.
Француженка любила публику, она скучала по десяткам пар глаз, которые снизу вверх вылавливали каждое её движение, они были жестоки и не прощали ошибок, но вместе с тем не было более благодарных людей, чем они. Их благосклонность приходилось зарабатывать тяжёлым, забирающим все силы без остатка, выматывающим до боли в каждом изгибе тела трудом, но они всегда были справедливы. Ежедневно изводить себя до чёрных кругов перед глазами, подчинять свою жизнь постоянным запретам и сделать всё, чтобы не поддаться соблазнам - не было ничего более приятного, чем это. Эйфория от заслуженной победы, что пронзала каждую клеточку её тела, когда месяц репетиций ради одного выступления окупался овациями и яркий свет бил прямо в лицо, выставляя Адрианну на суд публики, позволяя им рассматривать себя словно на приёме у врача. Время между моментом, когда она замерев в одной позе после финального па, пыталась не дышать, чувствуя как грудь содрогается от сбившегося дыхания и поклоном, ей всегда напоминало прозрачное стекло витрины магазина, куда выставляли свой лучший манекен с самой дорогой одеждой. И все смотрели не в замеревший пластик лица, а на товар с которым он так гармонировал. То, что для большинства покажется чем-то крайне оскорбительным и в большинстве своём абсолютно унизительным, нравилось ей так же сильно, как и момент, когда делая первые шаги на сцене волнение сменяется уверенностью, она просто делала то, что была должна, то что ей нравилось больше жизни. Потому что завтра, когда она снова лишь с видимой лёгкостью закинет ногу на станок для утренней разминки, Купер будет знать, чего она хочет больше всего на свете: публику, которая смотрит ей прямо в глаза, восклицая имя француженки в своих самых смелых восхищениях.
- Это... это ещё не то, что должно быть. - на какое-то мгновение француженке показалось, что Мелвин сможет её понять, но заглянув ему в глаза это наваждение растворилось словно утренний туман. Она бы никогда не нашла подходящих слов, чтобы объяснить ему все свои страхи, чтобы заставить его воображение прочувствовать ту атмосферу создания чего-то принципиально нового и ту трагедию, что бушевала у неё внутри от того, что совершенно незнакомый ей человек застал лишь ростки чего-то, что ещё не имело своего названия и было серым, размытым эскизом. - То есть... Ммм, вижу ты сюда пришёл за новыми фотографиями. - от собственной нелепости Купер мечтала лишь о том, чтобы исчезнуть прямо сейчас. Ей никогда не удавалось быть достаточно убедительной и ловко уводить разговоры в нужное русло, в основном она перенимала чужие настроения и послушно рассуждала вслух о том, что хотят слышать от неё другие. Это экономило рейвенкловке уйму времени и создавало иллюзию того, что она ничем не отличается от них: такие же проблемы, переживания, интересы. И пускай на самом деле всё это было маленькой ложью, от которой невозможно было пострадать другим, Эйд с детства обладала самым необычным волшебством: делать то, что хотят видеть другие, будто бы она не идёт по школьным коридорам, прижимая к груди учебник, а парит на сцене, где всё созданное ей никогда не будет настоящим.
- Pardone, я совсем не хотела, чтобы что-то случилось с твоей рукой. - блондинка словно совсем и не замечала всех тех комплиментов, которыми так щедро осыпал её Вальтер. Ей было неловко находится с ним наедине в одной комнате, будто бы они делают что-то запретное, то, что нельзя показать другим, выставив на общее обозрение. Она не знала почему именно сейчас он стал таким разговорчивым с ней, не понимала его интереса, но этот оценивающий, медленно скользящий вниз по её телу взгляд был для неё не в новинку. Замерев лишь на мгновение, она и сейчас стерпела это странное ощущение собственной неодушевлённости, казалось, ещё секунда и она услышит стук маленького молоточка о деревянную трибуну, который подскажет ей о том, что кто-то захотел приобрести этот лот. Но вместо этого рейвенкловка почувствовала тепло, что исходило от тела Мелвина, который подкравшись к ней так незаметно, оказался настолько близко, что Эйд смогла рассмотреть тонкие тёмные линии в его голубых глазах, и это пугало девушку, доводя до смущения. Руки машинально потянулись к пуговицам на рубашке, которая до этого момента была расстёгнута до неприличия низко, тонкие пальцы быстро справлялись с маленькими петлями. Помедлив несколько секунд, девушка в нерешительности и страхе показаться настоящей невежей дёрнулась назад, тут же разворачиваясь к столу, на краю которого одиноко свисал её галстук. - Я больше не помешаю тебе. - пытаясь заполнить неловкую паузу, тихо выдохнула Купер, аккуратно накидывая на шею прочную серо-голубую ткань, боясь обернуться и посмотреть ему в глаза.

 Отправлено: 23.11.10 22:18. Заголовок: Вальтер и забыл, что..

Вальтер и забыл, что на свете еще существовали такие редкие экземпляры как Купер. Эмоции, отражавшиеся на лице рейвенкловки, заставляли немца улыбаться и поражаться той трогательности и искренности, что застыла в голубых глазах Адрианны и медленно пробиралась под кожу Мелвина. Он и сам не понимал, что оказался пленен невидимым волшебством, да столь необычным и сильным, что выпутаться из него без посторонней помощи не представлялось возможным. Впрочем, у молодого человека было весомое преимущество над коварной судьбой: сама Эйд, кажется, не осознавала того, что обладает поистине магическим талантом. Талантом приковывать к себе взгляды: ненасытные, жадные, трепетные, полный пылкой страсти, требующей немедленного удовлетворения, обожания, - и заставлять людей желать себя, мечтать о близости, стирающей любые препятствия, грани, сантиметры. Чтобы она не говорила, как бы не смущалась, утверждая, что он был свидетелем всего лишь неоконченного произведения, над которым предстояло еще работать и работать, Вальтер все равно был восхищен и хотел еще. Хотел больше, жаждал этого, хотел, чтобы она танцевала для него. Он и сам толком не понимал, откуда взялись подобные странные желания: влечение, ворвавшееся в комнату и закружившее Мелвина в водовороте сумасшедшего танца, было необъяснимым, но это никак не отметало его осязаемости и чувственности, заставлявшей облизывать губы и смотреть на Купер так, как сейчас.
Адриана испугалась сократившемуся между ними расстоянию, отступила на шаг, но немец лишь улыбнулся, ловя ее нервные движения, будто бы не просто глазами, но и дыханием. И зачем она застегивала пуговицы блузки? Там, где кожа была неприкрыта тканью, где играл причудливый свет, отбрасываемый свечами, будто бы хранился секрет, который всенепременно хотелось раскрыть. С легкой усмешкой рейвенкловец наблюдал за тем, как девушка пытается исправить положение, скрыть от любопытно-дерзкого взгляда парня прелестный вырез и манящую ямочку между грудями. Купер, запомни, к таким, как он, нельзя поворачиваться спиной, результат может оказаться непредсказуемым. И он оказался: Мелвин возник за спиной Адрианны, разве что не прижавшись к ней всем телом, но нет, он не хотел, чтобы она неправильно его поняла. Пока что не хотел. Лишь руки ловко сомкнулись на запястьях Эйд, заставляя девушку остановиться.
-Я не хочу, чтобы ты уходила. - воспользовавшись замешательством рейвенкловки, Мелвин высвободил из ее пальцев шелковый галстук и осторожно снял с ее шеи. -Знаешь, это так неправильно: мы учимся на одном факультете, иногда сидим за одной партой, совместно выполняя какие-то задания, - но мы не знаем друг друга. Совершенно. Я вот даже не представлял, что ты настолько талантлива в танцах. Это удивительно прекрасно. - голос немца зазвучал такими бархатистыми переливами, что можно было заслушаться. Он тщательно подбирал слова, чтобы не напугать девушку еще больше, но вместе с тем трудно было не признать - ему нравилось, как она отступала назад, не в силах выдержать его настойчивый взгляд и опасную близость. Мелвин ненавидел прелюдии и обычно всегда получал то, что хотел. Или вернее было бы сказать ту, что хотел. Все также удерживая Купер за запястья, но стараясь лишить свои движения резкости и грубости, молодой человек развернул девушку к себе лицом и улыбнулся.
-Станцуй для меня. Пожалуйста. - перед просящими, почти умоляющими голубыми глазами немца было трудно устоять. В такие моменты "холодный" оттенок голубого теплел, превращался в расплавленное небо, ухнувшее куда-то на дно чистейшего озера, и оттуда, сквозь тонкую гладь воды, проглядывающую наверх. Но дно обманчиво, глубина непредсказуема, а чужая душа - потемки. Берегись, Купер. Этот мальчик падок на таких, как ты. Он обожает все красивое, утонченное, изящное. Когда каждое движение, словно произведение искусства; каждый шаг - величайший танец; каждый взгляд и улыбка, изящные жесты руки - приводят в трепет и единственное, что хочется сделать - прикоснуться к ним в чувственном, нежном поцелуе. Оставить свой след: незримый, но горящий на коже, пока кто-то другой не поставит свою печать. Ему ничего не будет стоить сломать тебя: он сделает это также просто, как щелкает затвором фотоаппарата изо дня в день. Беги. Беги сейчас же, или прыгай на самое дно, будучи готовой ко всему. Кончиками правой руки он чуть скользнул ниже от запястья, буквально на пару сантиметров, касаясь мягкой кожи Адрианны. По идее жест должен был выйти успокаивающим, но кто знает..?