В этом семействе любят, что бы все было под рукой. Раз собственная кондитерская - то через улицу, раз собственная студия - то едва ли не в саду у дома. Небольшое строение, представляющее собой обычное обиталище музыканта: по одну сторону - "аквариумная" коробка с микрофонами, по другую - аппаратура, музыкальные инструменты. Кроме того, несколько диванчиков и небольшой столик. В небольшой прихожей - еще один диван и камин.
Матье мало изменился со времен Хогвартса, хотя лет прошло уже достаточно. Никуда не делось его добродушие, покладистый нрав и обезоруживающая улыбка. Разве что в глазах появилась та мудрость, что присуща взрослому человеку, который успел столкнуться не только с окрыляющим счастьем, но и с чем-то страшным и жестоким. В бытность свою аврором, Матье нагляделся достаточно ужасов, но как ничто не могло сломить бывшего гриффиндорца раньше, так этого и не произошло сейчас. Матье знал почему: потому что его вечной подпиткой была любовь. Потому что он был отцом шестерых замечательных, умных и воспитанных детей, которыми тихо гордился и на которых возлагал большие надежды. Семья для Моннета-Брэдшоу была всем - и за нее он держался, и ее оберегал. Николь. Его любимая и любящая жена - их чувство, казалось, не меркло с годами, а, наоборот, как большое плодовое дерево разрасталась вширь и ввысь. Совсем не похожие, они дополняли друг друга, уравновешивали характеры друг друга, а французская кровь Матье и итальянская кровь Николь, их горячность, добавляли немеркнущей страсти еще большую пылкость. А впрочем, мы о детях. Потому что сидя за своим новеньким синтезатором и медленно касаясь тонкими пальцами клавиш третьей октавы, Моннет-сташий думал именно о детях. И в частности, о Вик. В его безоблачном семейном счастье был только один минус - что дочь влюбилась в отпрыска белобрысого слизеринца, которого Матье не выносил всеми фибрами своей необъятной души. А больше всего выводило из себя то, что Матье решительно ничего не мог с этим поделать. Кому, как не ему, знать, как несчастливы те, кто не может быть вместе. И причина тут не важна - потому ли, что тебе запрещают любить, или потому ли, что любовь твою отвергают... боль всегда будет болью, а причинять ее дочери Матье не мог. Предпочитал мучиться сам. Ну и полагался на авось. Звуки клавишных прервал какой-то шум в прихожей, и Матье, не оборачиваясь, но зато расплывшись в улыбке, поинтересовался: - Солнышко, это ты? - пальцы Матье пробежались еще раз по белым клавишам и сыграли небольшой отрывочек из новой песни музыканта... Но когда в прихожей вдруг раздались голоса, Матье понял, что ошибся. Поэтому пришлось подняться со своего места и направиться посмотреть, кто же это явился...
Послушай, что скажет женщина, и сделай все наоборот?
Билли вообще плохо соображал, что же происходит. Понял только одно - им задали вопрос, и как бы нужно на него ответить. Судорожно собирая свои более-менее адекватные мысли, которые затерялись в беспросветном счастье, Билли никак не мог придумать что-то дельное в ответ. Что-то вроде: "Да мы уже уходим..." А вот Мишель, кажется, нашла подходящее решение, вот только Билли был искренне против того, что она выступила вперед, а он теперь своим бездействием подвергает ее новой опасности. Билли шагнул следом за девушкой, приоткрыл было рот, но слова с его губ так и не слетели. Пожалуй, он бы и сам поверил Мишель, не зная всей подоплеки того, как они оказались здесь. Девушка не дрогнула и не показала виду, что чего-то боится. Буквально десять минут назад он видел ее, испугавшуюся, а сейчас за руку Билли держала будто бы совсем другая девушка - уверенная, несломляемая. Билли был восхищен ею. То слабая, то сильная, то нежная, то строгая.... О, эти женщины! А когда Мишель толкнула его за стеллажи, он растерял все это восхищение и, возмущенно вылупив глаза, собрался сопротивляться: - Нет, Мишель.... Это оставить тебя? Нет! - зашептал парень, но Мишель отмахнулась от него, требуя, что бы он исполнил ее приказ. Но он не мог уйти! Ну как он мог оставить ее здесь, ни пойми с кем, пусть этот старикашка и дряхлый на вид, но старуха из Лютого была, пожалуй, еще древнее его, и что же? - Мишель! - шикнул гриффиндорец, но девушка сделала шаг вперед, и за стеллажами ее стало не видно. Помрачнев, Билли чуть было не бросился обратно. Он был жутко взволнован, и жутко недоволен тем, что ему не то, что бы отвели вторую роль, а что его отправили спасаться первым. Билли разжал кулак, просыпав на пол немного порошка. Вдвоем сразу они не уместятся в камине. Это раз. Мишель знает, что делает. Два. Он должен идти. Три. Но дементор побери, а вдруг что случиться с девушкой?! Раздумывать было некогда, времени в обрез, и если Билли не выполнит приказания Мишель, не известно, что же произойдет. А он обещал выполнять все ее желания. Нехотя Билли шагнул к камину. Разделил порошок в две руки. Если через минуту Мишель не явиться следом, он вновь вернется сюда - решил Билли. Но минута, это же целых 60 секунд, а за них может произойти что-то непредвиденное! Но Билли не оставалось ничего, кроме как кинуть одну горсть в камин, и, шагнув, произнести: - Студия мистера Моннет-Брэдшоу. Вокруг завертелось и закружилось, то ли зола, то ли сам огонь, и буквально через три секунды Билли вывалился из камина в родной и уютной прихожей отцовской студии. Вывалился, ударился локтем о деревянный пол, зашипел, но вторую горсть порошка сумел сберечь. Еще мгновенье потребовалось на то, что бы оглядеться вокруг, и тут же решить, что Билли - идиот и кретин, и обнаружить, что волнение за МакКой теперь разрослось до умопомрачительных размеров. Он. Оставил. Ее. Одну. Да как он посмел?! Да, наверное, с умом что-то и правда произошло, потому что, вскочив и застыв перед камином, Билли никак не мог выговорить название магазина... - Голбин... Гоблин.... Горбин! Горбин и Би... Бе.... Но в следующее мгновенье Билли смог вздохнуть спокойно - ну, образно выражаясь, потому что прямо в его объятья из камина вывалилась слизеринка, и Билли, не устояв на ногах, завалился на пол вместе с Мишель. Оба были в золе и грязи, но зато - почти что невредимые. - Ты! Мишель! Больше никогда, слышишь, ни-ко-гда не совершай чего-то подобного! Я же чуть с ума не сошел, зная, что ты одна на один с этим старикашкой! А вдруг у него бы нашлись заклятья не хуже ведьминых?! Ни-ко-гда! Парень поднялся на ноги, протягивая руки девушке и поднимая ее. - А вдруг чего случилось?! А я не знаю?! Мишель! Больше никаких опрометчивых поступков! Дементр побери, это еще хорошо, что все обошлось! Билли, насупившись, принялся отряхивать пепел с плеч и волос слизеринки. - Обошлось... И слава Мерлину. Уж теперь они вдвоем - в полной безопасности, и ЕГО Мишель больше ничего не грозит. Но Билли все еще злился, даже тогда, когда поцеловал девушку, оставив на ее щеке пылинки золы со своих губ. - Я же себе не прощу, слышишь? Прогнала меня, как маленького мальчика, да когда вы с Вик поймете, что я уже не зеленый подросток, что я правда что-то могу и умею?!
Милые бранятся – только тешатся.
-...могу и умею! Перед Матье открылась очень интересная картина: его сын, взбеленившийся от гнева, отчитывал в чем-то белокурую девушку, в которой Моннет-страший тут же распознал Мишель. Лучшую подругу его дочери и безответную любовь его сынишки. Уже одно это подивило Матье, заставив губы его дрогнуть в одобрительной улыбке. Значит ли сие, что его сынок все же добился расположения слизеринской особы? И оба они, что Билли, что мисс МакКой, были перепачканы в золе, зоркий глаз отца разглядел, что сын успел попортить свой выходной пиджак огромной дырой, да и светлое платье слизеринки, кажется, привести в должный вид помогут лишь заклинания. - Молодые люди, что происходит? - Матье выступил вперед, что бы на него, наконец, обратили внимание. - Что за шум, а драки нет? Может быть, вы мне сие объясните, а я разрешу ваш спор? Что произошло? Билли, заметив отца, несколько стушевался, но тут же выпалил: - Пап, я все сейчас объясню! Все нормально, просто...
Еще секунда, и пламя выкинуло Мишель вперед, в светлое помещение студии мистера Моннета. Буквально мгновение понадобилось девушке, чтобы понять, что Билли, смягчивший ей посадку, лежит на полу, да и сама она не удержалась на ногах и упала сверху. МакКой вскочила, следом поднялся и гриффиндорец, который тут же решил отчитать ее за столь неблагоразумный, с его точки зрения, поступок, как спасение их шкур. Слизеринка тут же решила поставить зарвавшегося юношу на место – он был едва ли не первым, кто позволил себе на нее орать, и теперь должен получить по заслугам. Еще полчаса назад он пресмыкался перед слизеринкой и твердил о любви, а теперь? Мишель было все равно – волновался ли он или просто решил показать характер, она тоже была не промах и умела скандалить не хуже собственных родителей. - Если ты такой умелец, надо было действовать сразу! Или ты надеялся загипнотизировать старика своими завываниями? – Смелость снова вернулась к девушке. Она не раздумывала, что сейчас старик может последовать за ними, и впервые поняла всю суть такой длинной фамилии, как Моннет-Брэдшоу: торговец вряд ли запомнил ее с первого раза, и не сможет назвать ее правильно, ступив в камин. К тому же, Мишель не обращала внимания на то, что ее заколка погибла в недрах камина, и волосы беспорядочно растрепались по плечам, что ее платье было перемазано каминной сажей – она была увлечена спором с Моннетом-Брэдшоу. Тот тоже выглядел забавно – растрепанный, в рваном пиджаке и рубашке, испачканной порохом, желающий доказать МакКой, что она была неправа. В другой ситуации она бы рассмеялась, глядя на него, но сейчас хотелось лишь остудить гриффиндорца, который в пылу своих геройств забыл про банальную вежливость. Мишель готова была высказать Билли все, что о нем думает, но тут в прихожую вышел сам хозяин студии – романтик-старший, Матье Моннет. Его глаза с ласковым укором смотрели на молодежь, и слизеринке сразу показалось, что он хочет посмеяться над ними – мол, нашли из-за чего раздувать скандал. Но и Мишель не представляла, что впервые предстанет перед Матье в качестве девушки его сына именно в такой ситуации. - Добрый день, мистер Моннет-Брэдшоу! – Быстро отреагировала девушка, дернув Билли за руку и встав рядом с ним. Со стороны посмотреть – голубки, не меньше. – Просто мы немного… поспорили, - лицо девушки озарила улыбка. Как ни крути, а больше злиться она не могла, хотя бы потому, что отчитывать сына при его отце было дурным тоном. Да, а Билли действительно был похож на отца. Быть может, внешне они и различались, что-то сыну досталось и от матери, но если бы МакКой не знала, кем приходятся друг другу эти двое, она бы догадалась без труда. Вот только от Моннета-старшего веяло необычным спокойствием и мудростью, которых не было у младшего, зато темные-темные глаза еще сияли тем задорным огоньком сказочника. Мишель и раньше видела его, когда приходила к Виктории, но только теперь ей представилась возможность сравнить этих двоих – и, как ни крути, Билли был сыном своего отца! Только теперь Мишель заметила, как смешно она выглядит, но единственное, что она теперь могла сделать – убрать с лица, щедро присыпанного сажей, непослушную светлую прядку и проверить, на месте ли волшебная палочка. Все это заняло не более двух секунд, затем девушка метнула на Билли известный многим взгляд Эллисон Чупс, после которого нельзя было не послушаться, и только крепче сжала ладонь юноши. Сделала она это правой, поврежденной рукой, совершенно забыв про синяк, который остался от противных лап старухи, и который не заставил ждать напоминания о себе, заставив девушку немного поморщиться. Но ладонь Моннета-Брэдшоу она все же не отпускала – почему? Да просто потому, что ей хотелось держать его за руку. Несмотря на то, что иногда он позволял себе слишком много…
- Завываниями?! - возмутился Билли. Ну как объяснить девушке, что ее поцелуй так впечатлил его, что парень лишился дара речи? - Завывааания?! Вот значит, как? Но когда ее ладонь оказалась в его, Билли послушно затих, а потом пристыжено посмотрел на улыбающегося отца. Так странно было стоять перед ним, держа за руку любимую девушку... Ведь можно же сказать, что после такого поцелуя они стали парой, да? Да? - Папа, это... Мишель... Мишель паразительно напомянала свою мать: те же глаза, цвет волос, и таже гордая властность. Матье хорошо помнил Эллисон, пусть и не часто общался с ней, учась в Хогвартсе, но она была одной из самых ярких девушек их курса. Правда, для Мэта всегда номером один оставалась Николь, и затмить ее в сердце ничего не могло. - Я понял. И вам доброго дня, мисс МакКой. Знаете, с вашим отцом мы были друзьями, но мне кажется, что вы больше похожи на мать. Определенно. Ну что же вы стоите? Так. Матье выудил из кармана палочку, и, использовав пару заклинаний, очистил одежду Билли и Мишель от золы и гари. А вот дыру в пиджаке ликвидировать не удалось - она появилась из-за темного заклинания, и простыми бытовыми ее не получилось быстренько заштопать. Матье задумался, где же это носило этих двоих, и нахмурился, заволновавшись. Тут же старший Моннет заметил лиловый синяк на запястье девушки - это, мягко скажем, не обрадовало Матье. - Так, ребята, - строго произнес Матье. - Идем. Все трое из прихожей переместились в основное помещение студии, где расположились на мягких диванах у стены. Тут было светлее, стояли инструменты - тот самый синтезатор, на котором играл Матье до прихода сына и его девушки, в углу висела розовая гитара - та самая, известная на весь Хогвартс как самый романтичный инструмент для серенад. Чуть поодаль, в чехле, покоилась гордость Моннета-младшего: белый аккордеон. Здесь пахло шоколадом - на столике стояла вазочка с фирменными моннетовскими шоколадками и конфетами. А на стене, прямо напротив того места, куда Матье усадил своих юных гостей, висели фотографии всей семьи и на самом видном месте - какой-то мятый листок в рамочке. Это был текст первой серенады для Николь. И пусть буквы стерлись, но Мэт помнил ту песню наизусть, и ему не нужно было никаких бумаг, что бы снова спеть ее Николь. А это была лишь дань сентиментальности. - Мишель, покажите мне вашу руку, - попросил Матье и, осмотрев синяк, покачал головой. Пока, ничего не спрашивая, он направился к столу, выуживая из ящика коробку с лекарствами и какими-то банками-склянками. Билли переглянулся с Мишель, вновь взял девушку за руку, теперь сам разглядывая ранение слизеринки. Ему было больно за то, что такие некрасивые, болезненные разводы появились на ее руке. Пусть лучше бы его шандарахнули еще парой заклинаний, а Мишель бы осталась невредимой. Билли виновато, будто бы извиняясь за то, что не уследил, поднял на МакКой глаза. - Прости... - прошептал Билли, пока отец разглядывал лекарства, ища нужное. - Это я во всем виноват. Я не должен был позволять тебе идти... туда... Вернулся Матье, держа в ладонях баночку с какой-то мазью. - Вот это должно помочь. Прежде чем Матье успел что-то предпринять, Билли выхватил пузырек, будто от него зависила вообще вся жизнь слизеринки, и принялся сам аккуратно мазать синяк Мишель. Отец его снова заулыбался, но потом потребовал: - А теперь вы расскажите мне, где вы были и что случилось. - Эээ.. - снова протянул Билли. - Ну... К Мишель привязалась какая-то страшная старуха, мы от нее убежали... а потом попали в какой-то магазин... и там пришлось сбежать от его хозяина.... - Ты что-то темнишь, Билли. А расскажи мне тогда, как Мишель получила свой синяк, да и про свой кровоподтек не забудь, - Матье кивком указал на дыру в пиджаке сына. Билли затих - ну почему отец всегда и все подмечает? - Мишель, ну раз Билли у нас сегодня не так красноречив, как обычно, может вы мне вразумительно объясните?
Когда Моннет-старший заговорил о родителях Мишель, девушка даже немного смутилась. Все было известно, что она больше похожа на отца, поэтому сравнение с матерью льстило ей вдвойне, это была едва ли не самая большая похвала. И это был плюс к тому, чтобы еще больше проникнуться к мистеру Моннету-Брэдшоу, который и без того был человеком, приятным во всех отношениях. Вот только его неожиданная строгость немного напугала девушку – но чтобы вы сказали, увидев своего сына с прожженной дырой в пиджаке, который держит за руку девушку с огромным кровоподтеком на руке? Девяносто девять процентов из ста начнут выяснять, с какими врагами сражались дети – тем более, в столь опасное время. Но только один процент, который и выпал, как ни странно, на Матье, захотел бы узнать больше – как же получилось так, что его сын, наконец-то, завоевал сердце неприступной блондинки? Девушка осторожно прошла следом за Монетами и огляделась. Да, студия была прекрасна. Нельзя было сказать, что она принадлежит бывшему аврору – помещение было напичкано маггловскими штучками вроде звукозаписывающей техники, но все равно – здесь чувствовалась та особая магия, которая чувствуется в крепких семьях. На фотографиях, висящих на стене, Мишель без труда узнала все семейство Моннет-Брэдшоу, начиная от родителей и заканчивая самыми младшими детьми. На мгновение она даже задумалась – а почему в ее семье всего один ребенок, и тут же отмела эту глупую мысль. Как ни крути, а МакКой была эгоисткой, и не перенесла бы, если бы объектом любви отца и матери стал кто-то еще. А вот теперь она видела, что Билли рос совершенно в другом климате, и даже немного завидовала этому. Мистер Моннет-Брэдшоу быстро и аккуратно справлялся с последствиями сегодняшней «небольшой прогулки» Билли и Мишель, но юноша все же не выдержал, и стал сам намазывать странную лечебную мазь девушке на руку. Мазь была холодной, но от рук гриффиндорца веяло теплом, даже жаром, и все, что чувствовала девушка – было легкое покалывание, видимо, вызванное эффектом мази, и невероятное волнение юноши. Видимо, он стушевался под строгим взглядом отца – да, и в Моннете-Брэдшоу-младшем, который еще недавно отважился поцеловать девушку, хотя она сама того не желала, защищал ее ото всех, кто осмелится напасть, - да, и в нем живет ребенок, который не боится никого, боится лишь неодобрения отца. Девушке вновь пришлось взять ситуацию в свои руки, но теперь-то уж она не боялась никого – Матье Моннет желал им только добра. - Понимаете, мистер Моннет-Брэдшоу… Билли сегодня два раза спас меня, - девушка решила немного преувеличить заслуги юноши, надеясь, что хотя бы это исправит ситуацию. Как ни крути, а ей хотелось быть единственной, кто может воспитывать Моннета-младшего. – Ко мне подошла какая-то подозрительная уличная торговка, и схватила за руку… словно клещами. Отсюда и синяк на руке. А потом она направила в Билли заклинание, и оно угодило ему в бок… но мы все же успели убежать. Правда, убежали мы недалеко… мы попали в странный магазин, и там… там нас увидел его хозяин, и, кажется, ему не очень понравилось, что мы там оказались. В общем, если бы не Билли, меня, наверное, сейчас бы пришлось закапывать в ближайшем садике… - Девушка пыталась свести все к шутке, при этом умолчав о самом главном – о том, что дело было в Лютом переулке, куда она убежала опять же по вине Билли, да и много о каких других деталях. Мишель все еще чувствовала себя виноватой перед юношей за то, что тому пришлось терпеть такие увечья, но до сих пор винила его за то, что он вот так, при всех, поцеловал ее в Косом переулке. Нет, она вовсе не была злопамятна, просто МакКой выжидала момент, когда сможет припомнить это гриффиндорцу - разумеется, не так, как она отреагировала сразу, но все же. Когда-нибудь да должен наступить момент, в который нужно будет вспомнить именно об этом, надо держать ухо востро. А сейчас Мишель с милой улыбкой смущенно опустила глаза – ей снова приходилось спасать Билли, не от реального врага, так от отца. И это было для нее в диковинку – еще вчера бы она спустила всех собак на незадачливого гриффиндорца, а сегодня пеклась о его благе. Вот что делают такие, казалось бы, простые, дерзкие и нежные слова: Моя Мишель…
Дети. Какими бы взрослыми они себя не считали, для родителей - они всегда маленькие и несмышленые детишки, которых нужно поучать да наставлять. Вот и Матье сейчас разглядывал Билли, что с важным видом наносил на синяк Мишель мазь, и думал о чем-то подобном. Когда что-то случалось с Биллом, да или с любым из детей - Матье одинаково волновался за каждого - Мэт готов был себя не жалеть ради своих отпрысков, он готов был защищать их до последней капли крови. И пусть сегодня все обошлось, и Билли отделался ушибом, а его девушка - синяком, Матье почувствовал, как защемило его сердце. Ибо опасные времена снова наступили в магическом мире, и любое маленькое происшествие вроде того, что сегодня пережили юные гриффиндорец и слизеринка, могло принять угрожающие размеры и таить в себе больше опасности, чем кажется на первый взгляд. Пожалуй, строгость Мэта этим и объяснялась. Но он более-менее успокоено выдохнул, когда Мишель поведала ему всю историю. Билли же вспыхнул после слов слизеринки - парень всегда стремился к честности и справедливости, а сейчас Мишель выгораживала его и приписывала ему заслуги, которых он не совершал. Честность - идеал Билли и все его стремления. И вовсе не наивные, по крайней мере потому, что быть всегда честным - ой как непросто. Ведь иногда это - и в ущерб себе. Но честь и достоинство парня были ущемлены, и он молчать не стал. - Не преувеличивай, Мишель... я только загородил тебя от этой карги, а то, что мы выбрались из магазина - только твоя заслуга. Пусть я и не слишком одобряю то, что ты вынудила меня лезть в камин первым, - смущенно пробормотал Билли, а потом обратился к отцу. - Папа, представляешь, какая она бесстрашная! Я сам не нашелся, что сказать, а моя... Мишель смогла так легко обвести старичка вокруг пальца! Просто потрясающе! Коронное словосочетание вновь сорвалось с губ Билли, и парень почувствовал, как тепло разливаеться в его душе от этого звука. И пусть они еще не сказали друг другу "Да, я люблю тебя", пусть еще ничего не было решено в их отношениях, пусть поцелуй мог оказаться только благодарностью, и ничем больше, Билли все равно готов был твердить и твердить: "Моя Мишель". Матье заметил в словах сына не только истинное восхищение, но и те нотки, почти незаметные, что появляются у влюбленного человека, когда он говорит о той, кого любит. Что ж, любить так сильно, открыто и страстно - нужно просто уметь, и Мэт гордился, что у его сына есть такая способность. Синяк девушки густо был покрыт мазью, и Билли нехотя выпустил руку слизеринки. Свой кровоподтек Билли тоже решил обработать собственноручно: только снял пиджак, откинув его на соседнее свободное кресло, и расстегнул несколько нижних пуговиц рубашки. - Слава Мерлину, что все обошлось. Ох и не нравятся мне все эти ваши старушки... - Матье двумя пальцами приподнял полу пиджака, которая теперь светилась огромной дырой, и придирчиво оглядел края. - Да уж... - А что такое, отец? - спросил Билли, насторожившись. Все же отец не зря был аврором, вдруг он чего заподозрит, вдруг как-то вычислит, что они с МакКой сегодня побывали в Лютом переулке - месте, которое для них запретно. - Билли, это все очень опасно, понимаешь? - отец взволнованно посмотрел на сына, и мелодичный голос Матье задрожал. - Это не игрушки. Тем более сейчас, когда Сам-знаешь-кто вновь появился. Поэтому обещайте мне, что больше не полезете искать приключений на свою голову. Хорошо? Билли знал, что отец не хочет никого из них потерять, и что самое страшное для него - лишиться кого-то родного и близкого. Моннет-Брэдшоу чувствовал это и в себе: если кого-то очень важного для тебя вдруг не станет, то останется только сойти с ума. Мишель... Слизеринка, вот кто был важен для Билли. - Хорошо, папа... - еле слышно произнес Билли, вновь нащупав ладонь МакКой, будто бы ища в этом прикосновении к любимой силы для того, что бы дать отцу обещание. Напряженные плечи Моннета-старшего опустились, и добродушное выражение вернулось на его лицо, когда он внимательно разглядывал Билли и Мишель своими темными глазами. У сына, кстати, были такие же. И даже брови - то же домиком... И да, Матье видел в сыне себя, свое продолжение - вот он, все еще маленький, но уже такой взрослый! Со своею девушкой, которую завоевал и покорил, чувства к которой выстрадал. Мерлин, да тут есть чем гордиться! - Но я вижу, что встреча со старушкой - не все события на сегодня, есть и радостные, так? - хитро поинтересовался Матье.
Мишель попыталась отвернуться от обоих Моннетов, чтобы они не видели ее смущенной улыбки. А смущаться было из-за чего – пробовали ли вы когда-нибудь рассказать, что вся ваша жизнь перевернулась из-за одного глупого поступка, да если в этой истории еще и замешана любовь… пусть лучше Билли сейчас получит возможность рассказать отцу о своих подвигах. Да, конечно наедине их разговор сложился бы куда удачнее и был бы более откровенным, а при Мишель Моннет-Брэдшоу-младший вряд ли сможет рассказать отцу что-то вроде «А я ее как поцеловал», «а она меня ка-а-ак поцелует». Но и сама девушка вряд ли могла начать этот разговор – все же, Матье отец Билли, а не ее собственный, ему всего не расскажешь. Вот только и юный гриффиндорец не спешил хвастаться своими заслугами. Может быть, его настолько смущало присутствие Мишель, может, он просто хотел услышать эту историю от нее. Но МакКой и так сегодня слишком много сказала за него – почему бы не дать юноше проявить свои таланты рассказчика? Когда он говорил Мишель о своей любви, он проявил невероятное красноречие… вот только слизеринка купилась на один его самоотверженный поступок. Так всегда бывает – мы редко ценим то, что нас окружает постоянно, это входит в привычку и начинает даже раздражать; а яркая вспышка в нашей жизни врезается в память надолго, переворачивая все внутри. Вот и Мишель испытала это на себе – от романтичных слов Моннета ее уже воротило, но он вел себя как настоящий герой, там, в переулке, и слизеринка открыла для себя его нового. Неужели сейчас все это она будет рассказывать мистеру Монету-Брэдшоу? Это слишком сложно, даже для нее самой, и прежде чем говорить об этом, нужно было понять. Казалось, что для Билли все было проще – вот уже «моя Мишель», и он держит ее за руку, боится отпустить даже на секунду.
Sont les mots qui vont… Tres bien ensemble.
Но пташка не упорхнет, и девушка растворится в воздухе, словно наваждение или сладкий сон, хотя сама еще не понимает, сон это или явь. Быть может, МакКой спит, ведь в реальной жизни она никогда бы не ответила Билли взаимностью. Но сегодня и он появился перед ней, чтобы подарить этот сон, в котором они вместе. И долго ли он продлится – зависит лишь от них двоих. Девушка крепко сжала руку гриффиндорца и, наконец-то, решилась посмотреть на него – но только затем, чтобы подарить ему укоризненный взгляд – ну, что ж, расскажи, как было дело. Серые глаза слизеринки пристально смотрели на Билли, но в этом взгляде не было ни капли прежнего презрения, которое было единственной вещью, которую дарила Мишель гриффиндорцу раньше. Сегодня он действительно заслужил нечто большее, большее, чем даже простая улыбка и ласковый взгляд. - Рассказывай, - почти неслышно шепнула МакКой. Несмотря на то, что было произнесено это тихо и мягко, что-то в интонации девушки давало понять – это приказ. Королева сердца Моннета-Брэдшоу имеет на это право. Да, Билли, расскажи обо всем. Ведь это твоя мечта сегодня сбылась, твоя жизнь сегодня наполнилась любовью единственной девушки на свете. Разве можно было еще вчера представить, что Мишель будет сидеть здесь, в святая святых дома Моннетов-Брэдшоу и держать за руку одно из отпрысков этого семейства – того, кого ненавидела раньше? В те времена, когда МакКой считалась лишь подругой Вик, студия Матье была для нее чем-то вроде Атлантиды – где-то там висит та розовая гитара, о которой так любил с шутками вспоминать отец, но Виктория никогда не упоминала о том, как познакомились ее родители. Лишь изредка брошенное Вик «если отцу повезло с мамой, Билли, не значит, что повезет и тебе» наводило Мишель на мысль, что когда-то и Матье так же мучался от неразделенной любви, чтобы потом обрести свое счастье. Кто мог подумать, что судьба передается по наследству? Даже на прорицаниях в Хогвартсе учили видеть будущее, а не заглядывать в прошлое, чтобы там найти ответы на многие вопросы.
От отца у Билли не было никаких секретов. Пожалуй, это редкий случай, когда дети не пытаются что-то скрыть от своих родителей, говорят им все прямо и не бояться нудных вопросов и всевозможных замечаний, от которых становиться не по себе. Ничего подобного не водилось в семье Моннет-Брэдшоу - Николь и Матье постарались сделать так, что бы дети не считали их теми, о ком обычно нелицеприятно отзываются "а, эти.. предки-то", а наоборот, что бы в семье царило доверие и понимание. Кажется, добиться этого удалось, потому что Билли сейчас застеснялся вовсе не вопроса отца - ему бы он сразу выпалил, что да-да, мечты его исполнились, и что Мишель теперь с ним, а застеснялся юный гриффиндорец саму МакКой. Он боялся, что обидит ее, самовольно решив, что они теперь - самая настоящая пара. В сущности, только несколько поцелуев соединяли их, и что же? Для кого-то это вовсе ничего не значит... Но не для Билли. Парень перевел взгляд на слизеринку, ища в ее глазах ответ на свой вопрос: кто они теперь, ведь намного ближе, чем незадачливый горе-влюбленный и его несчастная возлюбленная, что и видеть не желает своего ухажера? Пара они? Ведь так? С губ слизеринки еле слышно сорвалось лишь одно слово: "Рассказывай". Это было равносильно тому, что слизеринка сказала ему "Да" на самый сокровенный вопрос. Она, возможно, сама еще не осознавала, что за посыл закрался в ее слова, передаваясь шифровкой к сердцу Билли, но гриффиндорец понял все именно так. Нерешительность его мигом улетучилась, и, развернувшись к присевшему в кресло отцу, Билли произнес: - Да, папа. Есть и радостная новость. Мы с Мишель теперь вместе. И снова теплый взгляд на слизеринку. - Ведь правда? А Матье смотрел на них и усмехался. Вот так, сынок, пожалуй, обошел и его самого: два долгих года пришлось бегать хвостиком за Николь, что бы она осознала, что вот он, ее Принц. До сих пор Моннет вспоминал эти года с боязливым трепетом - самые ужасные годы. Даже те, когда Матье подвергал себя смертельной опасности, занимая должность аврора и каждый день сталкиваясь с кошмарным злом, даже они казались Мэту светлее тех давних двух. А Малфои... Ведь и их Матье ненавидел с тех самых пор. Он до сих пор не мог забыть, как, каждый раз сталкиваясь в коридорах с этой парой - Николь, и нагло обнимающий ее Люциус, Мэт чувствовал, что сердце его рвется, как тряпичное... Только тряпичное - не больно же, а тут... Моннет же знал гораздо большее: да, у Николь было огромное количество всяких ухажеров, мальчиков на побегушках, которые кое-как удостаивались ее поцелуя как главного счастья, но Малфой пошел еще дальше. Вот и... А Билли же уложился в гораздо меньший срок. И выглядел сейчас таким счастливым... Это сладкое чувство, когда сбывается мечта - Мэт знал его, и знал, что ощущает сейчас его сынишка. Тут в прихожей хлопнула дверь, и через мгновение перед Моннетами и Мишель явилась самая младшая представительница сего семейства - Полли Моннет-Брэдшоу. Девочка была вся в свою маму: белокурые волосы, которые намокли от дождя и теперь кучерявились, темно-синие глаза. И сразу очевидным стало то, что вот она, любимица папочки и мамочки, и даже Билли, заметивший сестренку, довольно улыбнулся. - Пааааап... - протянула Брэдшоу-младшая, и в два шага оказалась около отца и обняла его за шею, устроившись у него на коленях. - О, Полли, ну ты ведь уже не маленькая, ну... - противореча своим словам, отец обнял дочку, не заботясь о том, что ее намокшее от ливня платье теперь намочило и его рубашку тоже. Синие глаза девчушки оглядели внимательно брата, рубашка которого была расстегнута, да и его кровоподтек сестра не могла не заметить, а потом взгляд переместился на белокурую девушку рядом с Билли. Мишель оглядели придирчиво и ревностно, но появившаяся улыбка вдруг перечеркнула все: улыбка была явно такая же, как и у папы - добродушная, открытая, и дарящая тепло. - Я тебя видела раньше. А ты подруга Вик, да?
Да, вот такая у него чудесная семейка: ведь и правда, чудесная! Если бы что-то идеальное в мире существовало, Билли с радостью бы приписал к нему свою семью. Но, конечно, у всего есть свои недостатки. Хотя... Ссорились Матье и Николь очень редко: чаще все по каким-нибудь пустякам типа покупки собаки. Разногласия иногда возникали и на почве старой ревности отца - но это лишь в последнее время, когда Драко оказался так близко к Виктории. Что еще могло быть? Их семья состояла из трех истинных гриффиндорцев и трех истинных слизеринцев, которых сдерживали двое истинных рейвенкловцев: Виктор и вот, Полли. Возможно, это была некая формула их крепкой дружбы? Ведь даже сейчас Билли уже не был зол на свою сестру, которая нелестно с ним поступила в Косом переулке, унизив при Мишель своими словами. Парень не умел долго злиться, да и в глубине души знал: они - родная кровь, а раз родная кровь - то они просто обязаны быть выше всевозможных ссор и должны друг за дружку держаться. Вот так и получалось... Полли все еще разглядывала Мишель, хитро улыбаясь. Она, конечно, все поняла: да чего тут понимать - вон за руку как держаться. Любовь, все дела... Полли только казалась маленькой. Но ведь маленькие, как известно - удаленькие... - Теперь вы еще и...хм.... подруга моего брата? - Полли подмигнула слизеринке. А вот потом все внимание девушки переключилось на отца: - Пап, а вообще я к тебе... Там... ммм... Рик снова разбил мамину любимую вазу. А раз "Репаро" мне нельзя использовать, пришлось явиться сюда за тобой. А то Виктора не дождешься. Вот что за наглость? Почему я даже маленькое такое заклинаньице не могу произнести? Полли обиженно надула губки. Это правда нечестно: бегать за отцом, по дождю, только лишь затем, что бы он пришел, взмахнул палочкой и произнес нужное слово, потому что какие-то шибко умные запретили это слово произносить тебе. Отец вздохнул, и в который раз подумал, что собака в доме, где так много детей - опасно. Билли задержал дыхание, и вспомнил про свое сегодняшнее заклинание: письма еще не было... Может быть, все обойдется? Или он теперь обязан жить в страхе до заветного дня, когда он окажется в Хогвартсе? - Что ж, пойдем, милая, посмотрим, что натворило это лохматое четвероногое... А запрет на заклинания - поверь, для твоего же блага. - Вот уж благо - промокнуть под дождем! - Надо было взять зонт, и все дела. А ты, как всегда, несешься сломя голову... - Полли спрыгнула с колен отца, предварительно поцеловав его в нос, а Матье поднялся следом и обратился к остающимся: - А вы тут не скучайте. Из прихожей с помощью "Акцио" был выужен большой черный зонт, и через минуту самый старший и самая младшая Моннет-Брэдшоу покинули студию.
А Билли.... Они со слизеринкой остались наедине, и после тех слов, что он только что сказал, его обуяла какая-то робость. Тихо тикали часы - студия без главного музыканта была неподвижна и будто бы спала. Позже, когда здесь раздадутся звуки гитары, или даже Билли вытащит свой аккордеон - тогда студия проснется. Она же тоже как живая, и тоже пропитана теми светлыми чувствами, что царят в этой семье. Билли притянул руку слизеринки к своей щеке. Мерлин, они - вместе! Неужели это все же случилось, и неужели так теперь будет всегда? Как же это прекрасно, когда любимая отвечает тебе такой кроткой взаимностью, Мерлин, как это чудесно! Сейчас, в этой тишине, Билли мог любоваться своей девушкой, не думая больше ни о чем. Все страхи, которые сужденно было пережить вместе, теперь позади, и, наверное, виною то чувство, которое бывает у путешественника, наконец вернувшегося домой: такая потребность спокойствия и близости чего-то родного. Поэтому Билли тихо произнес: - Мишель... Поцелуй меня. Как там, в магазине. Я хочу коснуться твоих губ. Я хочу чувствовать их неповторимый вкус снова. Поцелуй меня. Билли смотрел прямо в глаза Мишель, губы его вроде бы дрогнули в улыбке, но робость не дала ей расплыться…
Запах твоих губ сберегу – сердце на твоем берегу (с) Секрет
Как будто бы этот маленький чертенок знал, что нужно сейчас делать – пара минут, и Матье был уведен из студии, и Мишель с Билли остались наедине. Девушка смотрела на дверь, которая только что закрылась за хозяином студии, и голос гриффиндорца заставил МакКой вновь повернуться и посмотреть на юношу. Тихий, невероятно мелодичный голос, который за это немногое время Мишель уже успела полюбить. И эта просьба… тихая, для многих – не значащая ничего, но слизеринка понимала, что не исполнить ее не может. У нее появилась та способность, о существовании которой она не догадывалась раньше – способность подчиняться чужим желаниям. И не просто подчиняться, а выполнять их, ведь для того, согласно сказкам, у волшебниц и существует волшебная палочка. Но желание Билли не требовало никакой особой магии, которую и Мишель, как ни крути, применять было пока нельзя. Его желание было простым, наивным, и в то же время – девушке так нравилось то, что Моннет-Брэдшоу просит, а не приказывает, приказывать она хотела сама, сама решать, когда целовать, когда уходить, когда сыпать колкими словами, когда говорить о любви. И сейчас она решила, что время любить и быть любимой, время дать понять это без слов, ведь он тоже должен почувствовать. Мишель лишь внимательно посмотрела Билли в глаза – серьезно, несколько печально, прощаясь с последними каплями своей старой ненависти. Теперь все по-другому? Теперь все иначе, и не нужно говорить ничего. Девушка медленно подалась вперед, проклиная стол за то, что он оказался таким большим. Но Билли словно понял ее потребность, и направился навстречу ей – и вот уже и стол не преграда, он остался там, далеко внизу, далеко позади. Считанные дюймы разделяли их губы, но слизеринке они казались световыми годами. Просто получилось так, что их желания совпали, это походило на безумие, которое передается по воздуху. Мишель не успела удивиться этой резкой перемене – их паре не больше часа, а она уже успела врасти в этот союз с силой корней векового дуба, и могла удивиться лишь тому, куда она смотрела раньше. По рекомендациям Вик, изучала кандидатуры слизеринцев, изредка оглядываясь на представителей Рейвенкло? Любовалась своим отражением? Наблюдала за другими влюбленными? Мерлин, как она могла так бездарно тратить время, когда быть счастливой – это так просто. Но эти бесконечные мгновенья, эти дюймы были преодолены, и снова Мишель почувствовала эти губы, которые так властно вырвали у нее поцелуй в Косом переулке, так удивленно и счастливо принимали ее неожиданный подарок в затхлой тишине антикварного магазина, и так ясно сейчас давали понять девушке – да, игра в ненависть окончена, снимем маски, впереди только истинное чувство, и имя ему любовь. Пальцы слизеринки все еще чувствовали щеку Билли, но губы были важнее – поцелуй, который она вновь дарила, который был подарком и для нее, должен был тянуться целую вечность. И тот самый запах печенья и карамели, и этот вкус известного теперь, но от этого не менее удивительного чувства – теперь это все принадлежит ей, Мишель, и только от нее зависит, что случиться с этими сокровищами дальше. Но эта жертва не останется безответной – душа ее теперь должна принадлежать только ему. Быть может, кто-то скажет о том, что душу продают лишь Дьяволу. Но кто назовет Билли Дьяволом? Он был ангелом, ангелом-хранителем этой безумной девчонки, которая из-за своих наигранных амбиций может совершать безумства. Он исцеляет ее сумасшествие своим помешательством, которое называется любовью. Как там… ах да, он просил как там. А как там не получилось. Получилось по-другому: в чувствах было все иначе. Там каждая струна души была натянута до предела, был страх, была боль, была неизвестность, и тогда поцелуй был единственным оазисом в пустыне Темных времен. А здесь… а здесь были теплые цвета, теплая щека, которую Мишель все еще могла ощущать пальцами, и спокойствие. Спокойствие, несомненно, портит людей и притупляет чувства, но любовь Мишель стала только сильнее. Не значит ли это, что она… настоящая?
So help yourself to my lips, to my arms And then lets really start to live
Билли даже прикрыл глаза, ожидая того момента, когда губы девушки коснуться его собственных. В его памяти всколыхнулись еще такие свежие, такие реальные воспоминания о прошлых поцелуях - и том, в Косом переулке, и том, в магазине... Билли не мог считать, что первый их поцелуй был столь неудачным, нет. Сейчас он понял, что интуиция его не подвела, и тот маленький кусочек чувств, который Билли смог выловить из самых первых прикосновений - он был правдив. А там, в магазине, в полумраке неприятного и недружелюбного помещения, там поцелуй был будто бы светлой искоркой среди страха и боли. Но именно благодаря ему Мишель позволила Билли быть с собой, приняла его чувство и ответила на него с должной пылкостью. Теперь Билли искренне радовался, что его мечта сбывалась. Несколько секунд ожидания, что показались Моннету-Брэдшоу какой-то огромной временной пропастью, пересечь которую было почти что нереально, истекли, и Билли вновь почувствовал, как мягко поддаются губы Мишель его губам. Это было так восхитительно, и Билли мог надеяться, что теперь целовать Мишель он будет так часто, как это ему захочется, а она будет не против, никогда... Одной рукой пришлось облокотиться о стол, который разделял их, а второй Билли, оставив ладонь Мишель на своей щеке, аккуратно провел по шее девушки, зарываясь пальцами в ее светлые волосы на затылке. Билли целовал ее с нескрываемым удовольствием, откликаясь на каждое касание, нежно и так, что бы ее губы отныне помнили только его прикосновения, что бы Мишель согласилась с тем, что они теперь – друг для друга. Пара, Мерлин, Моннет назвал их парой, и этот поцелуй был новым подтверждением его слов. Билли отстранился совсем на чуть-чуть, тихо улыбнулся, опустив черные глаза. Если бы стол не разделял их двоих, он тут же бы обнял Мишель… Собственно, а разве это такая проблема? Билли медленно обошел деревянное четырехногое, что так мешало ему, и руки юноши плавно легли на талию Мишель, и гриффиндорец привлек девушку к себе ближе, обжигая ее щеку горячим дыханием, и даря ей тепло, коим был наполнен весь сам. Теперь он должен был - вот прямо сейчас - сказать ей еще одну фразу, которую никогда не произносил в открытую, обходясь красивыми дифирамбами. МакКой никогда не слышала от него той, главной фразы, дополнения к которой не требуются. И сейчас было самое время для таких слов, Мишель должна была наконец-то их услышать. А Билли вдруг жутко застеснялся, потерялся, оробел, и сомнения накинулись на парня: а вдруг слизеринка не сочтет нужным это, вдруг испугается такого напора, вдруг снова засмеется? Вдруг? Но откуда он знает, ведь он же еще ничего не произнес… Он испугался! Испугался! Он, учащийся на самом смелом факультете Хогвартса, на решительном и непобедимом Гриффиндоре! Он, сын того человека, который никогда не боялся все говорить в открытую, не боялся быть отвергнутым и осмеянным! Мерлин, как отец это мог? Это же так нереально.... - Я… - начал Билли. Так и казалось, что сейчас он снова начнет мямлить, запинаться, заикаться, но слова гриффиндорца хоть и были медлительны, но четки. – Тебя люблю. Признание было произнесено. Как же боялся Моннет-Брэдшоу сейчас увидеть нерешительность в глазах девушки – ту, которая бывает лишь в том случае, когда не знаешь, как сказать: «А я тебя – нет»… Так боялся! Пожалуйста, Мишель, не сломай сейчас все то, что есть в моей душе, все, что так тянется к тебе, и то, что живет только благодаря тебе. Не отвергни. Пощади. Полными слепой надежды глазами Билли посмотрел на слизеринку.
Чувствуя дыхание Билли, Мишель пыталась убедить себя, что все это лишь сон. Но это была реальность, настолько сказочная, что верить в нее было безумством. МакКой чувствовала – еще немного, еще миг, и за спиной у нее вырастут крылья. Светлым перьям не дал появиться Моннет-Брэдшоу, который властно и одновременно робко, как прирожденный правитель, которому в первый раз надевают корону, положил руку на талию девушки. Затем пристально посмотрел в ее глаза и произнес те слова, за которые некоторые люди борются всю жизнь. Он любит… он любит ее. Это чувство может существовать на уровне понимания, но никто и никогда еще не придумывал сладостнее момента, чем момент признания, когда понимаешь, что любим и значишь для кого-то больше, чем все остальное. Казалось, что Билли уже тысячу раз признавался в любви, но на самом деле его слова только подразумевали то. Все красивые слова о подаренном навеки лишь ей одной сердце сейчас рассыпались в пыль, существовали лишь эти три, простые, понятные и желанные.
Мишель никогда никого не любила. Вернее, она любила себя, любила собственных родителей и немногочисленных подруг, но эта была далеко не та любовь, о которой принято говорить, о которой пишут стихи, снимают кино и из-за которой умирают. Все это были простые родственные чувства, когда ты знаешь человека, как свои пять пальцев, можешь предугадать каждый его шаг и рад тому, что можешь не бояться кинжала в спину. У МакКой было странное понятие даже о такой любви. Стоит признаться, что можно было все продать, всех, кто дорог, только ради того, чтобы получить долгожданное спокойствие, которое не потревожит ни одна душа – живая или мертвая. Это было так, но ничто не заставляло Мишель задумываться над своими чувствами и причинами своих поступков – она чувствовала себя свободной от обязательств, перед кем бы то ни было. Она по собственной воле шла на поводу у матери и Вик, но могла в любой момент свернуть в сторону, понимая, что идти своим путем будет проще. Слизеринка не мечтала о любви и не знала, что она существует на самом деле, тем более уж – не верила, нельзя верить в то, в существовании чего не уверен на самом деле. Вот и Мишель не была уверена в том, что любовь есть – быть может, это просто сказка для тех, кто еще на что-то надеется в этой жизни, чужая религия, вроде христианства. Оно проповедовало искупление всех грехов и рай после смерти, любовь же проповедовало прощение всех грехов своей второй половинке и бесконечное счастье. Перспектива была заманчива, но практика показывала обратное – разочарования, слезы, упущенные шансы, потери, которые не случились бы, не будь любви. МакКой подозревала, что этот наркотик намного сильнее, чем здравый смысл, и боялась этого, как была склонна бояться любой неведомой, но могущественной силы. Все истории об этом чувстве несли лишь одну мораль – любовь тяжелая ноша, которую нести под силу далеко не каждому, и от этого Мишель еще больше возмущалась легкомысленному поведению Билли. Ей говорили, что признаваться в любви тяжело, и она верила, а Моннету-Брэдшоу так легко давались эти красивые слова, что возникало подозрение – а не обманывает ли он? Но постепенно пришло осознание того, что у него нет на то никакой выгоды, и МакКой убедилась лишь в том, что гриффиндорец – клоун, не понимающий всех тех вещей, о которых говорит. А что получилось теперь? Оказалось, что вот они – эти самые слова, которые было тяжело сказать даже ему. Билли оказался из тех редких людей, которые сначала доказывают свою любовь, кровью и терпением, и только потом позволяют сказать себе «Я люблю тебя»…
Моннет-Брэдшоу показал слизеринке, что на этой земле возможно все. Мишель пропустила тот момент, когда поняла, что любит этого немного странного напористого гриффиндорца. Когда это случилось? До того самого поцелуя в «Горбин и Барк», или немного после? А, может быть, как раз во время? Во всяком случае, когда она велела Билли уходить через камин, МакКой уже знала, что не перенесет, если с ним что-нибудь случится. А теперь… Теперь она могла лишь смотреть в глаза, темные, таинственные и такие наивные. Как сказка – в ней может быть темнота, страх, боль, но она не лишена той светлой простоты, когда понимаешь – все будет хорошо. Неизвестно, кто первым сказал, что люди с черными глазами – злые, но ясно одно – этот человек точно не знал взгляда Моннета-Брэдшоу и никогда не видел, каким трогательным он может быть. Если бы Мишель не любила Моннета, она бы растерялась, не в состоянии ответить привычной колкостью: юноша выглядел настолько влюбленным, что за одно это качество хотелось навсегда подарить ему свое сердце. Но сердце – это мало, и красивые слова снова могут обернуться пылью, а Мишель была влюблена. Она имела право произнести эти слова сейчас, и понимать, что говорит правду. Сейчас МакКой была честна, как никогда. - А я… - она сделала короткую паузу, в последний раз позволив здравому смыслу ее контролировать. Что, если она допускает ошибку? Но даже разум отказывался сопротивляться. А сердце уже давно было готово к этим словам… целую вечность. - люблю тебя.
I think I'm fallin' asleep But then all that it means is I'll always be dreaming of you
Билли никогда еще не был настолько напуган и растерян - его даже немного трясло, хоть он и старался этого не показать. Он ждал слов Мишель, смотрел в ее глаза, пытаясь в их сером омуте уже заранее найти ответ... Но омут - он на то и омут, что дна его не разглядишь. А еще говорят, там черти водятся. Правда, Билли не думал, что сие можно отнести к Мишель, ибо она - ангел. Хотя, конечно, бывали времена, когда слизеринка, гневно сверкая глазами, насмехалась над Моннетом-Брэдшоу, бывало и ненависть мелькала в этих прекрасных очах, и презрение. Но не сейчас - сейчас самым страшным было бы увидеть в них растерянность и разочарование. Поэтому Билли чувствовал себя тем человеком, кому вот прямо в данную минуту приведут в исполнение смертельный приговор, но почему-то медлят. И становиться все одно - ухнешь ты либо в полнейшее небытие, либо, возможно, останешься жить, наполнив свое существо радостью - оба события будут равноценны по своим эмоциям и необратимости. Отрицательная частица, с которой начала свою фразу Мишель, сковала всего Моннета-Брэдшоу, будто бы вот сейчас его сердце остановилось, и тоже решало - биться ему дальше, или ну его, зачем надо? А и правда, если сейчас Мишель ответит ему "не люблю", жить, собственно, и не за чем. Потому что после этих ее поцелуев он полностью во власти слизеринки, а если ей будет не нужен такой раб, рабу нечего будет делать на этой грешной земле. Ну как домашние эльфы, которых отпускают хозяева: они начинают считать, что служили недостойно, и что без хозяев теперь жизнь не мила. Но продолжение фразы было абсолютно другим. И да, можно сказать, что абсолютно неожиданным. По крайней мере, еще с утра Билли и предположить не мог, что в ответ на свое "Люблю" получит "Люблю" Мишель... Вместо казни, в самое последнее мгновение, когда палач готов уже опрокинуть тяжеленный топор на твою шею - приказ о помиловании. По другому никак не объяснить то, что сейчас почувствовал Билли: именно то самое возвращение к жизни, радость, желание вдохнуть полной грудью, и сердце, что решило-таки, что еще посотрясает своим биением этого неказистого гриффиндорца. И теперь Билли искренне не знал что сказать. Это было так смешно, но так по-влюбленному мило. Ну не переспрашивать же ее тоненьким голоском: "Правда???" Да и глупое: "Оо, какое счастье!" тоже совершенно не вписывалось в антураж. Билли, который все еще не мог поверить в то, что рожден под счастливой звездой, которая, видимо, сопутствует всем Моннетам, хватило только на то, что бы запричитать: - Мишель... Моя Мишель... - и тут же кинуться целовать щеки, нос, губы девушки - бегло, будто боясь упустить то, что теперь по праву было только для Билли. - Мерлин мой, Мишель! Девушку приподняли и просто-напросто закружили по комнате, счастливый Моннет-Брэдшоу заулыбался, все еще даря поцелуи своей дорогой и любимой девушке. Билли был так счастлив, и он знал, он просто был уверен, что теперь ничто не сможет расстроить его, поколебать его уверенность, сломить, побороть. Любовь - теперь только одна любовь будет управлять его жизнью, станет смыслом всего, что происходит, станет оберегом и теплой защитой для сердца. Жизнь определенно прекрасна, и ничего не может быть лучше, и... Что-то зловеще зашелестело в камине, из темной пасти его вырвалось письмо. Кусочек пергамента, аккуратное письмецо, сверкнуло двумя большими буквами "М" и, оборвав всю эйфорию признания и все счастье Билли, ухнуло ему в руки, когда гриффиндорец опустил девушку на пол. Билли переменился в лице: письмо из Министерства Магии.
Everything will soon turn black, so here's my letter. To get it off my chest. Promise father, don't look back, it's not for the better.... But everybody seems so happy like they all share
Вот так всегда и бывает. Что-то, казалось бы, такое маленькое, такое несущественное, ломает все мечты и забирает с собой все веселье. Билли вздрогнул, когда его пальцы разрывали конверт. Четко пополам сложенный лист. Четкий, бесстрастный почерк: "Сим письмом уведомляем вас, что Билл Матье Моннет-Брэдшоу, 16-ти лет от роду, ученик школы магии и волшебства Хогвартс, преступил закон, а именно: применил заклинание Petrificus Totalus, находясь в Лютом переулке в 14 часов...." Дальше и читать не стоило, Билли понял, что влип по самую макушку. Все тайное становиться явным, и теперь отец с матерью узнают, где побывал их сынок, и что ему грозит быть отчисленным за незаконные действия... Билли похолодел от того, что ему явно представилось, как будет волноваться за него мама, она же просто расстреляет его на месте... Она же запрещала, она же предупреждала, а он – не слушал. Нерадивый сын, который доставит ей одно расстройство. Отец, о, если только он сможет разобраться с Министерством, и Билли оставят в обучающихся... но так мало времени до Хогвартса... Билли посмотрел на Мишель, испуганно, ища ее поддержки. Любимая, что мы будем теперь делать?
Give my love to mother,please tell her not to worry. I hope she'll understand.
Поцелуи Моннета-Брэдшоу были мягкими, немного щекотали скулы Мишель, и девушка тихо смеялась, ощущая губы Билли на своем лице. Она и сама не успела заметить, как ее закружили по комнате, и эта самая комната превратилась в бесконечный круговорот картинок, цветов и ярких пятен. И здесь, совсем близко, единственное, что можно было видеть отчетливо в этой кутерьме – лицо Билли, радостное, счастливое и безмятежное. Вот как выглядит абсолютное счастье, когда даже лужи на улицах кажутся прекрасными, когда сердце готово буквально выпрыгнуть из груди, и эта самая грудь едва удерживает напор невероятной силы, которая, согласно поверьям, живет в сердце. В запястьях и висках пульс выстукивал какую-то радостную мелодию, но Мишель чувствовала, что это стучит «Бил-ли, Бил-ли», а его пульс так же в такт выстукивает ее имя: «Ми-шель, Ми-шель». И его восторженные слова, и поцелуи – Мерлин, Мишель уже успела привыкнуть к тому, что он зовет ее «моя Мишель»! Будто это было всегда – наверное, кто-то и когда-то соединил их судьбы, и только сейчас они поняли, что принадлежат друг другу. И этот пульс, одинаково быстрый и громкий, вершил единство двух сердец. Что ж, даже их кровь течет одинаково! Неожиданно круговорот остановился, и МакКой осознала, что случилось что-то странное. Ее взгляд упал на конверт, в котором она, не видя эмблемы, моментально узнала пакет из Министерства. Сейчас же вернулись все воспоминания о событиях сегодняшнего дня: Мерлин, это было так давно! А это олухи только теперь соизволили прислать свое письмо! Уж не рассчитывали ли они, что все это время Моннет-Брэдшоу будет сидеть и трястись от страха в ожидании решения политиков – захотят они наказать его или нет. Если бы это письмо пришло утром, все, что заслужил бы Билли – это презрительно брошенная фраза: «Так тебе и надо, неудачник…» Но если бы Билли на самом деле был неудачником, Мишель могла бы уже быть на том свете, или где похуже. Сегодняшний его бой с темными силами увенчался успехом, так почему же он должен страдать от Министерства? - Покажи, - девушка нетерпеливо потянула письмо на себя, а затем и вовсе забирая его в свои руки. Спешно пробежав глазами текст, написанный искусственным каллиграфическим подчерком, МакКой сжала руки так, что в некоторых местах неустойчивый для женской ярости пергамент даже порвался. - Ах, вот как!.. – На выдохе произнесла она, решительно глядя на Моннета. – Эта кучка жалких придурков… эти… они когда-нибудь спасали чью-нибудь жизнь? Идиоты, - прошипела она, и в тот же момент из злой фурии превратилась в ласковую Мишель, ту, которая была здесь еще минуту назад, и обвила руками шею Билли. – Они ничего тебе не сделают, слышишь? Пусть даже мне придется наслать на них Смертельное проклятие, ты понял? – МакКой говорила, не задумываясь о последствиях своих слов, но если бы ее сейчас доставили в кабинет к Министру магии, она бы направила на него все боевые заклинания, которые только знает, вплоть до запретных. Эти жалкие чиновники, которые только и занимаются тем, что ежедневным перекладыванием бесполезных бумажек вроде этой, посмели обидеть Билли, а Билли, как известно теперь, принадлежит только ей. Значит, они обидели и унизили ее саму, а такое в их семье не спускалось никому. Особенно Министерству. И пускай отец состоял на службе у этих… ах, неважно – у них, такое нельзя было простить. - Ты же говорил, твой отец? Он сможет все уладить? – и снова решительный тон, словно приказ: Билли, немедленно проси помощи у своего отца. Мишель начинала догадываться, что исключения из Хогвартса Моннет-младший боится куда меньше, чем гнева родителей. Но, что ж, если придется рассказать, что Билли оказался в Лютом переулке и применил магию исключительно из-за нее, глупой авантюристки, которая пожелала выделиться, Мишель все расскажет – и будь что будет. Уж кого-кого, а родителей Билли МакКой не боялась – во-первых, для этого у нее существовали собственные отец и мать, а во-вторых, правда была на ее стороне. Она сама во всем виновата, сама готова нести наказание и терпеть строгий взгляд черных глаз Моннета-старшего, и еще более строгий взгляд ледяных синих глаз Николь. Но она будет терпеть даже это. Никто и никогда не посмеет обидеть Билли. Кроме нее самой.
Билли послушно выпустил из рук пергамент, когда Мишель захотела взять у него письмо. Эту простую бумагу, которая так легко горит в огне, так бледно размокает от воды, да ее двумя пальцами можно взять - и разорвать, но... Но эти строки, что, как натянутые провода, пробежали по белоснежной поверхности страницы - они решают судьбу Моннета-Брэдшоу. Как это глупо - зависеть от каких-то закорючек на бумаге! Возможно, все не так страшно, но пылкое молодое сердце привыкло преувеличивать и опасность, и любовь, и любые эмоции. Что уж теперь, и так все ясно: о заклинании придеться рассказывать родителям, причем Билли сразу смекнул, что лучше начать с отца, потому что мама будет слишком не довольна поведением сына. Хотя "не довольна" - это слабо сказано. Поэтому, у Билли в голове уже построился план, по которому гриффиндорец действовал всегда, если случалось набедокурить. Сначала нужно подготовить отца, а потом уже идти с повинной к матери, что бы на стороне Билли был такой веский аргумент, как слова папы. Матье - слишком неконфликтный человек, что бы каждый раз не смягчать скандалы, возникающие в семье. Интересно, за что его больше будут ругать - за то, что он оказался ни где-нибудь, а в Лютом переулке, или за то, что теперь ему грозит быть отчисленным из Хогвартса? Единственным светлым пятнышком в этом положении дел оставалась Мишель, которая сейчас была рядом и которая волновалась за него, за Билли, за человека, который раньше был для нее ничтожеством, а сегодня стал - всем. Эти ее слова, эти взгляды - все лишь подтверждало ее любовь, и Билли слабо, но улыбнулся девушке. - Тихо, милая, тихо, - произнес Билли, ощущая, как руки девушки ложатся на его плечи. И гриффиндорец, откинув порванный конверт на стол, тоже обнял слизеринку. - Не нужно Смертельных заклятий, я ведь не хочу, что бы тебя из-за меня посадили в Азкабан. Наверное, такие шутки сейчас и были нужны: Билли не хотел, что бы Мишель расстраивалась из-за него, и уж тем более - что бы сама пострадала, защищая его, непутевого. - Они просто четко и ясно следуют закону, присылая это письмо. Им не важно, кто мы, что мы, и почему было применено заклинание. Это формальность, которая обязана быть. А уж потом предстоит разобраться, объяснить им, что иначе я поступить не мог... Билли попытался собрать всю свою смелость и силу, что бы принять такой удар судьбы, и его собственные речи вселили в него хоть какую-никакую, но - надежду. Ведь по сути, он ни в чем не виноват. Он защищался, и защищал девушку. Да любой бы на его месте сделал то же самое, если ему еще дорога хотя бы своя собственная шкура, уж не говоря о том, как дорога девушка, что прячешь за своей спиной. Это же - форс-мажор, а значит, не попадает под обычные правила и законодательные акты. - Да, отец... Он должен помочь, он поможет, я знаю... Но вот скандала мне явно не избежать. О, если бы об этом всем не узнала мама! - Билли хмыкнул, а потом, уткнувшись в плечо слизеринки, добавил: - Но ничего, это не самая страшная ситуация, бывают и похуже. Главное, что мы - здесь, что мы - вместе... И если в итоге мои мечты сбылись - то оно стоило того, разве нет? Скажи мне... вот что скажи.... Билли отстранился немного, заглянув в глаза Мишель. - Ты счастлива? Со мною? Если да, то мне ничего не страшно. Билли улыбнулся. Да, если рядом с ним будет Мишель - он ничего не испугается, потому что она - свет его души, а когда в душе светло - то ее не сломит ничего. А тут - всего лишь бумажка из Министерства да неприятный разговор с родителями. Всего-то!
Как бы Билли не пытался объяснить Мишель, что Министерство согласовывалось с буквой закона, когда писало этот бессмысленный опус, девушка не хотела ему верить. А все потому, что Моннет-Брэдшоу сейчас сам чувствовал себя не в своей тарелке – это волнение передалось и слизеринке, которой не хотелось выслушивать его успокаивающие речи. Как будто это ее учеба в Хогвартсе сейчас зависела от того, что скажет Министерство, и что скажут родители. МакКой могла в любой момент развернуться и уйти, но она оставалась здесь ради Билли, и не хотела, чтобы успокаивали ее. Да, той злости, которая кипела в девушке в первые секунды, уже не было, но она ушла не из-за слов Моннета, а из-за того, что Мишель просто остыла. Министерство не заслуживало того, чтобы на него злились долго, особенно – после такого, оно вообще не заслуживало того, чтобы к нему относились серьезно. Хотя, вот и Билли тоже еще вчера не заслуживал, а сегодня уже его мечты сбылись. Но, к дементору Министерство, оно никогда не заслужит почтения, пока будет действовать подобными методами, без всякого понятия о презумпции невиновности и чрезвычайной ситуации. Слизеринка, прижимаясь к плечу Моннета, все сильнее понимала, как бесполезны все эти бумажки с отличительными знаками Министерства Магии, когда над человеком властны лишь его чувства. Неужели какой-то официальный конверт остановил бы Моннета-Брэдшоу, выпади ему возможность еще раз спасти жизнь любимой девушке? Конечно, нет, да и сама Мишель сейчас была готова порвать на клочки не только пергамент с нелепыми фразами, но и тех, кто его отправил. Закон снова оказывался в дураках, и пытался воздействовать на них до последнего. Но, чего боятся – ведь Билли все расскажет отцу, и тот вряд ли допустит, чтобы его сын был исключен из Хогвартса. МакКой не могла представить, чтобы этот человек, которого она сегодня видела в студии, может бросить собственного сына на произвол судьбы и властей. А, значит, все будет хорошо. Из этих мыслей, которые вновь закончились на оптимистичной ноте, Мишель выдернул вопрос Билли. Ах, Моннет-Брэдшоу, как объяснить тебе, счастлива ли я? А что для тебя самого – счастье? Если твое счастье во мне, то будь спокоен – пока ему ничего не угрожает. А вот насчет меня… - Да, счастлива, - почти не задумываясь, отозвалась Мишель. Сейчас неважно было, правду она говорит или нет. Счастье – это слишком сложный предмет, чтобы обрести его всего за один день или даже за несколько часов. Просто сейчас это были те слова, которые Моннет хочет услышать, в этих словах заключалось его счастье – так пусть он их услышит. Но МакКой не просто отмахнулась от него, потому что врать, глядя в глаза любимого человека, тяжело даже слизеринцам. Мишель загадочно улыбнулась и закрыла глаза. – Билли, только учти – я вряд ли буду так же счастлива, если тебя исключат. Поэтому лучше прямо сейчас поговорить с твоим отцом, ты понимаешь? – Пытаясь обходить все подводные камни, Мишель выводила разговор в нужное русло. Моннет – истинный романтик, но сейчас нужна была твердая прагматичность. Пусть любовь – это цемент, который скрепляет узы, но на одном цементе дома не строят. Проще говоря, сейчас нельзя было обойтись одними красивыми словами о любви, Министерство вряд ли простит очередного нарушителя только из-за его красивых слов, обращенных к любимой. В закон редко берут людей, которых можно хоть чем-то растрогать – закону это невыгодно. Мишель это прекрасно понимала, и сейчас перед ней стояла сложная задача – отрезвить влюбленного, и при этом не обидеть его, ведь он только обрел крылья, а уже нужно вновь учить ходить его по земле. - Пойдем, - Мишель кивнула на дверь, осторожно потянув Билли за руку. – Прямо сейчас, - голос девушки звучал все настойчивей, и терпеть неповиновение она отказывалась. Да и предательское чувство вины нет-нет, да и поднимало голову: и какого Мерлина тебе захотелось свернуть именно в этот переулок? Но вступать в споры и сделки с собственным внутренним голосом девушка не собиралась – перед ней находился вполне материальный объект, которого нужно было уговорить пойти с повинной к родителям, чтобы те разрешили проблему. Причем один из самых упрямых объектов в Хогвартсе – Билли Моннет-Брэдшоу. Такой не шел ни в какое сравнение с совестью МакКой, которая предпочитала дремать где-то в самом дальнем уголке сознания. Но слишком часто в последнее время она стала мучить свою хозяйку бессмысленными доводами вроде «А ведь ты сама виновата»…
- ходит где-то рядом - прячется под мантией невидимкой
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, "апарекиум!" откл, правка нет
- ходит где-то рядом
- прячется под мантией невидимкой