Отправлено: 27.09.07 22:01. Заголовок: Дом Моннет-Брэдшоу
Большой и светлый, с цветущим садом, в зарослях которого прячеться небольшим домишком студия. Два этажа просторных, светлых комнат - уют и полная безмятежность (разве что опасайтесь того, что из-за угла на вас выскочит огромный лаблодор и начнет радостно вертеться у ваших ног)
Если честно и по существу, Моннет-Брэдшоу очень не хотел, что бы мисс МакКой присутствовала при том, как его будут отчитывать родители. Они, конечно, будут на порядок тише при гостье, но это не помешает Билли чувствовать себя неловко. Да и потом, тише или нет будет скандал - особого значения не играет: и отец, и мать - люди слишком темпераментные, что бы обходиться спокойной беседой и хладнокровными репликами, когда их сын нарушил основное правило несовершеннолетнего волшебника - колдовал вне стен Хогвартса. Более того, в Лютом... Билли уже мог представить, что начнется, когда письмо будет прочитано сначала отцом, а потом и матерью... И сейчас, шагая рядом с Мишель, он нервно сглатывал комок, что появился в горле так не кстати. Когда она строго приказала ему направляться прямиком к родителям, Билли захотелось тут же сопротивляться что есть мочи. Но Мишель не потерпела бы, если бы он начал ей прекословить: в ее глазах была решительность, но кроме нее - была забота о нем, о Билли. Только это и придавало сил гриффиндорцу. Они раздобыли еще один зонт в студии, и поэтому не намокли, пока шагали через сад к основному жилищу Моннетов-Брэдшоу: дом, красиво оплетенный диким виноградом, что уже потихоньку начал краснеть, с большими окнами - свет всегда пронизывал здание насквозь лучиками, и хотя сегодня был дождь и уже вечерело, дом все равно казался светлым и уютным. Это было место, в котором действительно чувствовалось - это Дом, сюда хотелось возвращаться после долгих отъездов, и даже сейчас, вечером, устав за весь день... И пусть Билли сейчас нерешительно шагал к дверям, но когда его совесть не была отягощена печальными событиями - он всегда быстро взбегал по крыльцу... Отец сидел в гостиной с газетой, рядом расположилась Полли, поглаживающая собаку, а на столе стояла ваза - целехонькая и невредимая. Но у Билли засосало под ложечкой, когда он увидел в прихожей намокший плащик Николь - она вернулась от своих родителей, от бабушки и дедушки Билли, и была дома. Ой-ей. Матье оторвался от газеты, кротко улыбнулся, но, когда сын молча протянул ему письмо, насторожился. - Что это, Билли? - но сын молчал, и тогда Матье, отложив газету на стол, принялся читать то, что было на протянутом ему листке. С каждой прочитанной строчкой брови его ползли вверх, и, наконец, Матье строго уставился на сына. - Значит, вот откуда ваши старушки, так? Билли, ты... - "хоть понимаешь что натворил?" Да, Матье хотел сказать именно это, но вовремя спохватился, заметив Мишель рядом с Билли. На парне просто лица не было - он всегда боялся, что разочарует своих родителей в чем-то, и вот, такой страшный момент наступил, его не удалось избежать - по собственной же глупости, или опрометчивости - не важно. Билли стоял перед отцом, опустив глаза. Там, в студии, он не чувствовал своей вины: наоборот, он был уверен, что спасение Мишель - это не может быть постыдным или, что еще хуже, неправильным. Билли и сейчас считал так же, но ему было неловко признавать то, что он подвел надежды своего отца. - Что-то случилось? - раздался голос. Это была Николь, что появилась в дверях комнаты. - О, Мишель, доброго вечера. Николь явно была заинтригованна тем, что обнаружила слизеринку ни где-нибудь, а подле своего сына. Значит ли это, что... - Случилось, солнышко. Я думаю, ты сама должна это прочесть, - Матье прошелся по комнате и протянул письмо жене. Невоозможно было не заметить то, как резко сменился взгляд Матье - в его глазах появилась нежность, когда он, стоя рядом с Ник, смотрел на нее. Тут и ничего понимать не надо было: Мэт боготворил ту, что сейчас, сжав бумагу тонкими пальчиками, хмурилась все больше... - О-оу, кажется, сейчас тут будет жарко... - тихонько выпалила Полли, быстренько ретируясь в другую комнату вместе с Риком - пса тоже следовало убрать из зоны военных действий, что сейчас развернуться здесь... Билли же в сотый раз за сегодня нашел ладонь Мишель, и сжал ее своими пальцами. - Прошу тебя, я сам, я сам им все объясню... - прошептал Билли. Он сам должен ответить за свои поступки, какими бы они ни были.
Стоя рядом с Билли и глядя на его отца, Мишель сильно волновалась. Но они не собиралась даже подавать виду – сейчас своим непоколебимым спокойствием нужно было усмирить двоих, и саму себя, и Моннета-Брэдшоу, который дрожал, словно осиновый лист. Быть может, он думал, что это и не заметно, но слизеринка чувствовала, что у Билли едва ли душа в пятки не ушла – так он боялся предстоящего разговора с родителями. У самой Мишель все «серьезные разговоры с родителями» не были такими уж серьезными, зато случались часто и так же часто заканчивались ничем. Но МакКой видела, что здесь не любят трепать друг другу нервы по пустякам, и нахмуренные брови Матье что-то, да значат. Пытаясь увидеть в движениях отца Билли хоть какой-то намек на одобрение того, что сегодня совершил его сын, Мишель не заметила даже, как появилась Николь, и только после приветствия женщины повернула голову, растерянно ответив: - Доброго вечера, миссис Моннет-Брэдшоу, - тихо ответила она. Хоть сейчас был и неподходящий момент, но нельзя было терять лицо – Николь, как истинная слизеринка, не могла бы понять стушевавшуюся девушку. Представительницы зеленого факультета везде чувствуют себя, как в своей тарелке, и даже под строгим взглядом судьи, который может вершить судьбу. Да, в голосе Мишель было то спокойствие, которого не хватало Моннету-младшему, и МакКой вовсе не боялась показаться бесцеремонной – зная Билли, можно было догадаться, что за смелость в этом доме не наказывают. Не отрывая глаз от родителей Билли, когда Матье передавал письмо Николь, Мишель пыталась разглядеть реакцию обоих на его содержания, но все эмоции, которые отражались на лицах старшего поколения Моннет-Брэдшоу, были слишком противоречивы, чтобы понять хоть что-нибудь. Ясно было одно – Матье не хотел хмуриться, когда его рука ненароком коснулась руки супруги, а на лице Николь, кажется, мелькнула тень улыбки. Но Билли сейчас думал о другом – вот и его рука сжала руку Мишель, чтобы он мог чувствовать себя спокойнее. Он хотел объяснить все сам, и нужно было дать ему эту возможность. Тем более, если бы МакКой сейчас начала выгораживать его перед его же родителями – это бы выглядело глупо. Как бы не была она хитра, но Николь в два счета раскусит любую ее уловку, а правду Билли и сам может рассказать. Вернее – должен, потому что только правда сейчас может его спасти, но так же может и убить, но правду рассказать желательнее, ведь с ней и умирать будет не так страшно. Однако о смерти думать и не приходилось – если только Билли сейчас не начнет запинаться и бояться. Ему нужно быть решительным, решительным, как никогда – ему ничего не стоило защитить Мишель от старухи, так почему же теперь он пасует перед собственными родителями? Но защищаться от дорогих нам людей всегда сложнее – ведь мы не можем причинить им ту боль, которую можем причинить врагам, с теми, кто соединен с тобой кровными узами, нельзя бороться жестко, в открытую. В такие минуты из всех видов оружия остается только правда, и только ею сейчас был вооружен Билли. Правдой и… - Объясняй, - быстро шепнула Мишель, еще крепче сжимая его руку. В этот момент девушка ощутила взгляд глубоких синих глаз Николь. Теперь уже было Моннета-Брэдшоу-старших были в курсе того, что учудил их любимый сын, и теперь решалась его судьба. МакКой могла только, затаив дыхание, смотреть и ждать, что кто-нибудь заговорит. Секунды тянулись, как световые года, и, казалось, молчание становится густым и вязким, словно свежий раствор цемента. Звенящая тишина, но всего несколько секунд перед тем, как раздадутся чьи-нибудь слова.
Как же он стушевался под строгим родительским взглядом! Билли и не думал никогда, что будет настолько сильно бояться реакции родителей! Если они и ругались когда-либо, это было совсем не страшно... Да, громко, что поделать - но не страшно. А сейчас... Сейчас был тот самый случай из ряда вон, что простыми увещеваниями родители обойтись не могли. Пусть тут и была рядом Мишель, при которой не хотелось показывать себя с такой нелицеприятной стороны. Виноват, о, как же ты, Билли виноват! Как заставил ты волноваться этих двоих, ведь не зря же в глазах матери блеснуло такое испуганное удивление, и не зря она сейчас требовательно вопрошала: - Билли, я жду объяснений! Ты. Был. В. Лютом. Переулке? Матье, который был уже в курсе приключившейся истории, взволнованно сжал в своих руках ладонь жены. Моннет-Брэдшоу-старший выявил настоящие причины своих смутных предчувствий, что родились тогда, в студии, когда он разглядывал прожженный пиджак сына, и когда разглядывал его ранения и синяк Мишель. Все недостающие части происшествия открылись из письма и собрались, как паззл, в единую картину. Оставив Мишель несколько позади, Билли выступил вперед, на его лице читалось то, что он чувствует себя жутко виноватым, и что сожалеет обо всем, что совершил. Но заговорил он неожиданно уверенно: - Мама, да, я был в Лютом переулке. И именно там нам с Мишель пришлось защищаться от какой-то страшной старухи, она... Она первая произнесла заклинание, и мне не оставалось ничего другого, как защититься так же используя магию. Ну и... вот... Я правда, не хотел нарушать закон... Но мне пришлось... Иначе бы... Билли не стал продолжать, увидев, что происходит с его матерью. Николь оберегала каждого своего ребенка, и если их жизнь подвергалась опасности, ее сердце замирало. Вот и сейчас, это самое "иначе бы" Билли, подразумевающее под собой летальный исход истории, вывело Николь из себя, заставив жутко испугаться. И реакция ее незамедлительно последовала: - Так что же это за дурдом такой!!! Какие-такие старушки!? Билли, ты хоть понимаешь... ааааа, ни дня не пройдет, что бы что-нибудь с вами не случилось!!! Это что же за наказание мне такое??? Матье стоял рядом, пытаясь снова поймать ладонь Николь, которую женщина отдернула из рук мужа. Что было с Билли.... Билли удрученно уставился в пол, не зная, что говорить в свою защиту. Ему было очень стыдно - и не только перед родителями, но еще больше - перед Мишель. Он знал, что выглядит сейчас слабым, мямлящим, пусть и, на самом деле, говорил-то он спокойно и решительно, но внутреннее ощущение было совсем не очень. А может быть, даже хорошо, что Мишель здесь. Она хоть и молчит, но Билли чувствует ее взгляд на себе, и оттого пытается хоть как-то собраться с мыслями и ответить, желательно - достойно... - Мама, мама. У меня не было другого выхода! Пожалуйста, мама, не надо кричать. - Что??? Не было у него другого выхода!!! Не зачем было лезть в Лютый переулок! Все нервы вы мне истрепали, хоть бы подумал о матери!!! - Николь продолжала выходить из себя, и на ее фоне потуги Матье хоть как-то усмирить жену, да и взять ситуацию под свой контроль, смотрелись даже забавно. - Но милая, милая, успокойся, пожалуйста, солнышко, милая, солнышко... Наш сын спасал девушку, - Матье умоляюще прижал руки к груди, но нового возгласа Николь ждать не пришлось: - Да, но о семье он забыл подумать!? Все нервы из любимой мамочки высосали!!! Мелкие вампиры!! Все наказаны пожизненно, все вон!!! Чтобы я вас ближайшие три часа не видела в радиусе километра!!!(с) - Ну солнышко, ну успокойся, милая, ну дети - они и есть дети, ну что с них взять... - в руках Моннета-Брэдшоу-старшего появился стакан с водой, и он упрямо пытался всучить его жене. Билли понуро смотрел на мыски своих ботинок...
Что оставалось делать Мишель, глядя на этот образцовый скандал? Все, как бывает в пьесах: миловидная блондинка заламывает руки и кричит о том, что ее душа и без того страдает, а все окружающие только и думают о том, чтобы напакостить ей; галантный кавалер делает жалкие попытки успокоить ее, а сам «виновник торжества» растерянно любуется на собственные ботинки. И лишь Мишель не списывалась в эту картину, так как по сюжету блондинка полагалась лишь одна. Но и пьесы уже вышли из моды, слепо надеяться на сценарий не стоило, нужно было действовать, и девушка все же решилась вмешаться. Что бы там не сказал потом Билли, просто украшать своим присутствием комнату МакКой не собиралась. Она сделала шаг вперед и буквально повисла на плече у гриффиндорца, при этом глядя только на его мать, пытаясь уловить каждое изменение ее настроения. Заранее заготовленных слов не было, и Мишель решила выдумать на ходу все, что скажет в оправдание Билли, вот только каждый экспромт должен быть тщательно продуман, а слизеринка даже не думала еще о том, что будет говорить. Но нужно было показаться с лучшей стороны – пусть Николь знает, что сын рисковал жизнь не ради абы кого, а ради самой прекрасной девушки на свете, во всяком случае, так в Лютом переулке и думал Моннет, а Мишель не собиралась его разочаровывать. - Миссис Моннет-Брэдшоу, Билли забыл сказать вам о том, что не он первый пошел в Лютый переулок. Все это случилось исключительно по моей вине, а он виноват лишь в том, что оказался рядом для того, чтобы спасти меня. И, если говорить честно… если бы вы оказались в подобной ситуации, мистер Моннет-Брэдшоу не раздумывал бы, спасать вас или подумать о том, кто сейчас находится в безопасности. Мерлин, как же Мишель тяжело дались эти слова! Буквально после каждого из них девушка была готова провалиться сквозь землю от страха и стыда за то, что осмелилась приводить такие примеры. Если бы она умела краснеть, сейчас бы ее лицо залилось багровой краской, но МакКой была бледна как Почти Безголовый Ник. Ей было стыдно за то, что она вмешалась в семейный конфликт, в который нельзя соваться посторонним, за то, что Билли, возможно, еще получит на орехи именно из-за ее наглого выпада. Но, дементор побери, неужели она должна стоять здесь, словно Венера Милосская в доме почтеннейшего Брута(XD) античная статуя, и смотреть, как ее дорогого Моннета ведут на эшафот? Да и не такой уж посторонней она была, ведь только она одна во всем и виновата. Единственное, что сейчас ободряло – плечо Билли, на котором лежала ее маленькая белоснежная ручка. Мишель догадывалась, что даже если сейчас гнев Николь обрушится на ее невинную голову, Моннет вряд ли разочаруется в своей избраннице, он уже один раз пошел против воли матери и пойдет против нее снова. Во всяком случае, девушка слепо надеялась на эту поддержку, ведь, кажется, даже Матье был на их стороне – кому, как не ему, понять, как высоко ценится подобное мужество, да и не было у Билли времени выбирать между чувствами двух дорогих ему женщин. Теперь уже слизеринке нужна была рука Моннета, и она нашла эту руку, и сжала его сильную музыкальную ладонь своими маленькими пальчиками. И снова этот заряд надежды – как батарейка, как будто бы сошлись два контакта и – разряд. И вот у них снова одна энергия на двоих, и способность бороться дальше и идти до конца. А подбородок Мишель оставался на плече гриффиндорца, до которого она едва доставала – маленькая, влюбленная, и очень смелая, разве можно не простить рыцаря Моннета-Брэдшоу после всего, что она сказала и сделала?
Оставалось благодарить наследственность за то, что, даже если Билли и краснел, то это было не слишком заметно: румянец на его щеках появлялся чуть видный, только слегка розоватый. Но Билли в данную минуту чувствовал, что щеки его горят. Он не мог поднять глаза на мать, не мог смотреть на суетящегося вокруг жены отца. И все это - Мерлин мой - при Мишель. Мишель! Это же надо было так влипнуть... Но вдруг он почувствовал ее прикосновение к своему плечу, и прямо-таки воспрянул от одного этого действия. Его взгляд приобрел ясность, когда он обернулся к девушке, губы Билли дрогнули, будто бы он вот-вот - и потянется целовать слизеринку. Такая простая, вполне осязаемая даже, поддержка МакКой, вызвала в гриффиндорце новый "прилив справедливости". Да, он прав, они с ней - правы, их не за что ругать. Николь, сжав маленькие кулачки, воззрилась на слизеринку, и в глазах женщины мелькнула злость, но миссис Моннет-Брэдшоу не решилась доказывать ее какими-либо резкими действиями и словами. Рядом с ней Матье, заискивающе улыбающийся, все еще протягивал ей стакан воды, но Николь даже не посмотрела на этого верного стеклянного спутника всех истерик. - Мерлин, с каждой секундой мне все интереснее и интереснее!(с) - произнесла, наконец, Николь, а потом, переведя взгляд на сына, добавила: - Неужили нельзя было как-то по-другому?? Я знаю, Билли, героем быть - это у вас, с папой, наследственное, но не до такой же степени!!! Николь явно вспомнила случай в Больничном Крыле и геройства мужа с драконом, а потом вновь нервно, но уже с нотками снисхождения добавила: - За что мне такие наказания?? Растила, растила и вышло!!!(с) - Ники, солнце мое, пожалуйста, успокойся! Я все улажу сам! Это не составит труда, правда! Ты только спокойно... - быстро тараторил Матье, пытаясь хоть как-то взять скандал в свои руки и задавить его, пока он не разразился в целое стихийное бедствие. - Да не буду я спокойной!(с) - Милая, милая... - наконец, старший Моннет решился на крайние меры - отставив стакан на ближайший стол, он обхватил жену за плечи, притягивая к себе. - Я походатайствую за нашего неразумного сына, все будет хорошо... Милая... Ну-ка... Матье потянулся губами к щеке Николь, но она не хотела сдаваться так просто. - Да не нужно меня целовать!(с) Но Моннет-Брэдшоу был не приклонен – он таки умудрился поцеловать жену, а она, смерив свой гнев, развернулась к мужу и сама настойчиво коснулась его губ. Билли, наблюдающей за такой сценой своих родителей, вдруг тихонечко хмыкнул: такой способ успокаивать маму у отца частенько использовался и, надо сказать, всегда срабатывал безошибочно. Кажется, нагоняй Билли счастливо перетекал к логическому концу. Отец обещал сделать все, что может, и в его фразах сие представлялось как что-то легко осуществимое - то, что Билли удастся отделаться от Министерства только испугом да минутами вот такого краснения перед родителями. Ну а сейчас он сжимал в своей ладони пальчики любимой девушки, и мечтал о том, как бы поскорее убраться с ней из этой гостиной... - Мама, папа, я... - Билли, заметив, что старшее поколение Моннет-Брэдшоу перестало целоваться, вознамерился произнести пылкую речь в свою защиту, используя все свои накопившиеся силы. Ну и, конечно же, была еще такая цель, как подправить свою репутацию в глазах Мишель. - Так было нужно! Я... Но, кажется, Николь и Матье были заняты уже только сами собой: мужчина, улыбаясь, привлек с себе жену, а та, уже не обращая внимания на окружающее, скользнула тонкими пальцами по щеке Мэта. Билли удивленно приподнял брови, силясь сказать, что, вообще-то, они недоговорили, но тут Николь принялась целовать мужа в щеки, а он, умоляюще приподняв брови, незаметно от нее замахал Билли рукой: "отползай, отползай". А после вновь обратил все свое внимание на Ник. Вот так и заканчивались ссоры в доме гриффиндорца и слизеринки: распалившись, они оба вскоре затихали, вспомнив о том, как сильно чувство между ними. Пока же никто не опомнился, Билли потянул Мишель за собой прочь, в другую комнату, быстро-быстро и по возможности - как можно более тише. Его щеки еще горели, когда он оказался со слизеринкой наедине. Что же теперь ей сказать? Мерлин, как же неуютно, неудобно то, что Мишель слышала все эти речи, что ей пришлось заступаться за него, нерадивого, стоящего, как столб, посреди гостинной. - Мишель... Прости, мне так неловко... - заговорил парень. - Я, наверное, смотрелся совсем не убедительно, да? Вот тебе и твой смелый гриффиндорец... Билли печально усмехнулся, иронизируя над собой. Но что еще он мог сейчас? После того, как так опозорился перед Мишель?
Наверняка сейчас Моннет-младший чувствовал себя не в своей тарелке, но МакКой это даже нравилось. Сейчас гриффиндорец был смущен, растерян, он был так уязвим, что поверил бы любому ее слову, будь то укор или успокоительное «не бери в голову». Несмотря на все, что только что пришлось пережить ей, несмотря на то, что сердце бешено билось от волнения и готово было вот-вот выскочить из груди, Мишель улыбалась и даже готова была рассмеяться. Милее сцены, чем та, в гостиной, она в жизни не видела – да, ее мать и отец тоже любили устраивать друг другу сцены, но их примирения выглядели иначе. Сначала мама кричала на отца, потом отец не выдерживал и начинал кричать на мать, а потом ему долго приходилось извиняться, потому что Эллисон мгновенно превращалась в обиженную жену и отказывалась разговаривать. Правда, такие вот эпизоды Мишель помнила очень сумбурно, наверное, потому, что ее не интересовали все эти ссоры – а в доме Моннет-Брэдшоу все было иначе. И МакКой совершенно не понимала, отчего вдруг Билли застеснялся всего этого. С улыбкой слизеринка посмотрела на пытающегося оправдаться гриффиндорца: - Прекрати, Моннет, оправдываться будешь, если тебя вызовут на слушанье в Министерство. Я тебя прекрасно понимаю… Мне самой было страшно, - хотела сказать Мишель, но решила, что гриффиндорцу не стоит знать, какого труда ей стоило не постесняться и высказать все в лицо. К тому же, теперь она понимала, что родителей Билли не особо волновало, почему и из-за чего их сын отправился в Лютый переулок. Вернее, им не так важно было, что причиной была именно Мишель – а сейчас они и вовсе были заняты друг другом, им было не до молодого поколения, у которого были свои глупости. Быть может, когда-нибудь и они станут такой же прекрасной парой, как те двое, которые уже двадцать лет вместе, и продолжают смотреть друг на друга прежними глазами влюбленных студентов. Несмотря на годы, на шестерых прекрасных детей…один из них был действительно прекрасен, и сейчас старался выкрутиться из неловкого положения. Хотя вряд ли сейчас уже что-то значило, что две минуты назад он не мог подобрать нужных слов, чтобы оправдаться перед родителями. - И, если хочешь знать – это было… мило, - МакКой не нашла другого слова, но это и вправду было довольно мило – переминающийся с ноги на ногу Моннет-Брэдшоу-младший, который каждое прикосновение руки своей Мишель воспринимал как дар с небес. МакКой это не просто льстило, это безумно нравилось ей – ничем не передаваемое чувство того, что ты не просто человек, а словно глоток воздуха для изнемогающего от духоты, словно капля дождя в жаркий летний полдень. А ведь сейчас наверняка этот усталый путник Моннет считал, что проиграл по меньшей мере гонку за ценным призом. Но, Мерлин, это был не позор! Если бы Мишель была другой, она бы разочаровалась в своем принце, но она уже успела усвоить азы этой сложной науки под названием «жизнь» и понять, что идеальны только боги и шарлатаны. Возведение Билли в статус Бога еще впереди, а поверить в то, что он может обмануть, было бы так же невозможно, как поверить в то, что земля треугольная. Поэтому все его недостатки, которые самому Моннету казались ужасными промахами, были для Мишель такими же милыми его чертами, как любовь к красивым словам и безрассудным поступкам. И если уж идти до конца, разбирая Билли на маленькие частички и разглядывая каждую… тот поцелуй, вырванный силой в Косом переулке, теперь уже не казался тем преступлением, за которое подвергают немедленному расстрелу. Хотелось снова такой же смелости со стороны Моннета, и Мишель уже в который раз ловила себя на том, что все его недостатки она обращала в достоинства. Наверное, это была компенсация за то упущенное время, когда она ни в грош его не ставила и видела в каждом движении или даже дыхании гриффиндорца опасность для собственной свободы, и для собственной личности. А теперь вся свобода заключалась в том, чтобы держать его за руку тогда, когда захочется, и говорить то, что хочется… и знать, что все это она получит безвозмездно. Дай Мерлин, чтобы сейчас в этой радостной улыбке Моннет не увидел насмешки и понял все правильно. Впервые в жизни Мишель улыбалась от счастья – не оттого, что ей было смешно, не по принуждению, не для того, чтобы сдержать слезы, а просто потому, что ей хотелось улыбаться рядом с ним. За сегодняшний день она действительно многое пережила впервые, и все - благодаря Билли.
- Ну... я... я не оправдываюсь, я... Черт, - Билли усмехнулся. Не оправдывается он, ну конечно. Вот в данную минуту только и делает, что оправдывается. Но трудный разговор остался позади, и Билли, наконец-то, мог чувствовать себя более-менее спокойно. Моннет-младший, конечно же, не сомневался в том, что к этой теме и отец, и мать еще вернуться, и еще много и много упреков ему предстоит выслушать.... Но после того, как молния ударила - гром уже не страшен, как говорят классики, поэтому новых скандалов Билли не опасался - да и вряд ли они будут. Мама, конечно, поворчит для приличия, папа - строго поотчитывает, но более ничего страшного не предвиделось. Да, это сейчас отец, пытаясь успокоить маму, занял позицию сына. А на самом-то деле... На самом деле, когда оба музыканта - отец и сын - остануться в студии, Матье еще пожурит юного гриффиндорца тем, что негоже так огорчать семью, и что покой Николь - очень ценная вещь. Правда, потом Моннет-Брэдшоу-старший, скорее всего, тихонько похвалит сына: он у него - герой, пусть и такой неуклюжий. Но ведь Матье сам был таким? Теперь Билли надеялся лишь на то, что бы и с Министерством получилось столь же полюбовно. Потому что иначе... Иначе будет что-то страшное: Моннет не мог и подумать, куда ему деваться, если из его жизни исчезнет Хогвартс, и он никогда - никогда не станет настоящим волшебником. А станет... Он даже не знал, как это обозвать. Наверное, это - хуже положения сквибов. Они не могут колдовать просто по определению, а ты... а ты - можешь, но тебе нельзя. Нельзя! Простое "Репаро", для которого раньше требовалось лишь легкое движение рукой с зажатой палочкой - теперь стало бы недоступным. Мерлин, да легче было сразу родиться магглом, и не сожалеть о потерянных способностях! Оставалось только молиться и уповать на отца, что бы у него получилось объяснить в Министертве всю ситуацию. - Как... мило? Мило? - глаза Билли расширились от удивления. Неужели то, что он, как... как пень какой-то! ...стоял посреди гостиной - это было мило? - Ты правда так считаешь? Билли тихонько рассмеялся - громко побоялся потому, что родители, скорее всего, еще находились в соседней комнате. - Мило.... - повторил Моннет-Брэдшоу. Это было так странно! Девушка, которая буквально вчера воспринимала все, что связанно с ненавистным гриффиндорцем с настоящим презрением, сегодня говорила, что каждый его промах - это мило. Вот что ты делаешь с людьми, любовь! Ты меняешь их кардинально, и в довесок - одариваешь счастьем, настоящим, неподкупным, искренним. И Билли вдруг почувствовал необходимость снова сказать ей, прекрасной Мишель, о том, как любит он ее, и как он ее ценит, объяснить, что каждый ее взгляд он ловит, что каждую улыбку встречает трепетом... Как хорошо, что для этого нужны только три слова. Сейчас их было говорить так легко! Ведь теперь Билли знал, что и Мишель ответит ему тем же. Да уже ответила! И в подтверждение - она сейчас стоит здесь, рядом с ним, такая красивая и такая... улыбающаяся. И ей так хочется улыбнуться в ответ, забыв обо всем, что беспокоит и теребит душу. - Мишель... Мишель! - Билли обнял девушку. А ведь она тоже стала его спасительницей! Она заступилась за него перед его же родителями! - Я хочу, что бы ты знала... Теперь я вовсе ничего не буду бояться и стесняться. Я обещаю. Я буду смелым - для тебя. Потому что я люблю тебя. Гриффиндорец уткнулся носом в шею слизеринки, щекоча нежную кожу своим дыханием, а потом ласково коснулся ее губами.
- Мммм…… Мишель закрыла глаза, сейчас зрение было совсем не нужно ей. Другие чувства были обострены: слух, чтобы слышать голос Билли, обоняние, чтобы вновь чувствовать тот запах имбирного печенья и малиновой карамели, и осязание, чтобы чувствовать ласковые прикосновения его губ на своей коже. Ах, да, и пятое чувство – равновесие, чтобы не упасть сейчас мгновенно в его объятья и не забыть обо всем на свете только потому, что эти губы сейчас так нежно ласкают шею, а эти слова заставляют улыбаться и одновременно дрожать. Хотелось вырвать у суеты каждую секунду, каждую долю секунды, на которую продлится это нежное прикосновение, хотелось навеки запечатлеть этот миг. Всему хорошему судьбой отведен короткий срок, но лишь гении, безумцы и влюбленные готовы идти против судьбы ради исполнения самых малых своих желаний. Слизеринка позволила себе сначала осторожное прикосновение пальцами к щеке Билли, потом пальцы поднялись чуть выше, и вот она уже запустила ладонь в его волосы, черные и все же удивительно мягкие, вьющиеся, такие же непокорные, как и сам их хозяин. - Я тоже… тоже люблю тебя, - произнесла Мишель тихо, словно большую тайну, которую можно рассказать только по секрету. Да, это была их большая тайна, которая становилась известна каждому, что смотрел на них. Ничто не могло помочь им двоим скрыть ее, потому что они и сами того не хотели. По сути, и Мишель, и Билли было все равно, сколько человек узнает о том, что они вместе – только семья, или же весь мир. Но МакКой просто забыла обо всем мире, о существовании матери, которая говорила, что любовь женщины мужчина должен зарабатывать ежесекундно, о существовании подруги, которая настойчиво твердила, что Билли ей не пара. Она любила своего брата и желала ему счастья, быть может, она была права? Или же это очередные глупые предрассудки, которые клеймили многие так и не получившие свое счастье пары? Сейчас юная слизеринка не помнила ни о чем, в ее мыслях не было места рассудочному. Если бы кто-то сейчас решился применить на девушке легиллименцию, он не узнал бы ничего нового: мысли были лишь о Билли. Мишель чуть отстранилась от Моннета, но лишь для того, чтобы заглянуть ему в глаза. - Моннет-Брэдшоу, признавайся: а за что ты меня любишь? – Задала она ехидный вопрос, и сопроводила его легким ударом указательным пальцем по кончику носа возлюбленного. Эх, если бы ей сейчас задали подобный вопрос! За что она любит Моннета? Во-первых, начав отвечать на этот вопрос, она бы окончательно и бесповоротно признала, что она его любит. Слова словами, но когда начинаешь вдумываться в природу вещей, все становится на свои места. Мишель знала – она будет отвечать на этот вопрос. Во-вторых, МакКой могла назвать множество причин, и первая, пожалуй, самая главная – потому, что Билли готов на все ради нее. Эгоистично, но чего вы ожидали от дочери Эллисон Чупс? У нее в крови заложено быть королевой, богиней, принимать жертвы, которые приносят к ее ногам, и миловать героев, которые отправляются на верную гибель ради одного ее взгляда. Но не только за это можно было любить Моннета-Брэдшоу. За то, что он и только он может так нежно говорить о любви, только его губы могут заставить ее дрожать от одного только прикосновения, только его руки достойны того, чтобы обнимать эту хрупкую маленькую фигурку. Мишель дарила ему улыбки, не задумываясь о том, за что она его любит, и не задумалась бы дальше – но так хотелось услышать о себе еще что-нибудь столь же приятное. Называйте, как хотите – тщеславие, самолюбие, - чувства влюбленных не могут быть поняты простыми философами. Ей нужны были эти слова из уст Билли и только Билли, пусть даже армия вооруженных разряженными букетами кавалеров выстроится у ее балкона петь ей серенады, она не променяет этого человека ни на кого больше. Ни одна звезда в мире не будет гореть ярче, чем звезда Билли, пусть даже сухие астрономические цифры скажут ей обратное. Пусть сейчас Моннет расскажет о том, за что он любит ее, пусть попробует – он ведь обещал быть смелым, а здесь нужна смелость, чтобы не разволноваться и сказать все, что хочешь. А потом… а потом она расскажет ему, почему именно сегодня влюбилась, хотя отвергала его столько времени. Если поймет сама.
Ты - мое дыхание, Утро мое ты раннее, Ты и солнце жгучее, И дожди...
Почему же люди влюбляются в друг друга? Кто-то цинично расскажет вам о всевозможных химических реакциях, в результате которых вроде бы возникает что-то, что можно отнести к каким-то человеческим чувствам.... Но это чушь. Разве в химических реакциях дело, когда одна душа рвется к другой душе? Разве важны какие-то формулы, когда ты просто-напросто любишь потому... потому что любишь? Ведь душе не нужны никакие законы - ни химии, ни чего-то другого, она сама решит, что нужно ей, и чего ей желанно. Она не зависит от каких-то догматов, она не признает условностей и гипотез. Она - эфемерна, и существует где-то невидимо, а разве к таким вещам можно подстроить четкое описание? Она - просто необъятна, неосязаема, но без нее ты - никто. А ведь Билли любил Мишель всей душей. Да-да, именно так. Всей душей - вот этой необъятной вещью. Может быть, оттого и любовь становиться необъятной? Как все небесное пространство! А вопрос слизеринки... Оо, Билли мог бы назвать ей тысячи причин, почему он любит ее! Как можно не любить своего ангела-хранителя? Ведь даже вот эти нежные поцелуи, которые он может дарить любимой - одни лишь они способны унести гриффиндорца в страну блаженства и грез. Но прежде чем Билли удариться в пространственные романтичные речи, он решил, что неплохо было бы сначала одарить и щечку слизеринки поцелуями, тем более, с ее губ срываются такие приятные для слуха "Мммм". Несколько секунд - и губы гриффиндорца уже касаются щечки Мишель, еще несколько секунд - и Билли, отстранившись совсем немного, смотрит Мишель в глаза. И пусть со словами твориться что-то странное: они то вдруг находятся, то вдруг - безвозвратно уходят, теряются, то снова возникают яркими красками. Может быть, это объясняется очень и очень просто? Тем, что глаза Мишель и без слов читают, что же там, в его душе твориться? Но как только Моннет-Брэдшоу начал говорить, то, казалось, ничего его уже не остановит: все слова, и явившиеся, и, как казалось, потерявшиеся - срывались с его губ. - За что я люблю тебя? За твою неповторимость. За то, что ты - единственная, кому я бы хотел вручить ключ от своего сердца. За то, что сейчас ты смотришь на меня... вот так... ласково, кротко... - гриффиндорец обхватил своими ладонями личико Мишель. Мерлин, какое же оно было милое, родное, какие же восхитительные серые глаза - будто подернутые дымкой, и эти розовые губы, и маленький носик. Прекрасные черты, и еще вот эти ямочки... Но Билли продолжил свою речь: - За то, что пусть и отвергала раньше, и была такой далекой, непреступной, я видел в тебе истинную красоту. О, Мишель, ты очень красива! Ты... ты мой маленький ангелок, вот. Маленький слизеринский ангелок. Билли улыбнулся, хитро прищурив глаза. - Я люблю тебя за твою смелость, за твою непокорность, за твою нежность, которая отныне будет доставаться лишь мне - ведь правда? - и я восхищаюсь тобой, моя милая. Люблю-люблю-люблю... Речь Билли была немного сбивчивой, - но человек, который остро переживает все, что нужно сказать – не будет строить вам четкие, эффектные фразы. Восклицания – эмоции. Короткие паузы для вздохов – эмоции. И сбивчивость эта – тоже эмоции. Но вот Билли ненадолго умолк, что бы выделить свои следующие фразы, самые главные и важные. Потому что все мысли слились именно к ним, все эмоции взвились к ним, и все слова стремились, опять же, к ним, и душа долго перебирала эти буквы и слоги, составляя их в единую мозаику. Каждый рожденный, расслышанный сквозь другие, звук - на свое место. - Ты - мой воздух. Я дышу тобой. Вот теперь он сказал все. Вот теперь слова были найдены, и смело произнесены. Билли нежно погладил пальцами щеки любимой, ожидая, что скажет она в ответ на его речи… А правда, почему бы ему тоже не спросить? - Мишель, а… ты? Почему ты раньше отвергала меня, а сейчас – полюбила?
Она ждала этого вопроса с той секунды, когда сама осмелилась спросить. Мишель имела права на все слова, которые сказал Моннет, имела право быть его воздухом. Но теперь это стало обязанностью – поддерживать жизнь Билли, позволять ему дышать, и эту обязанность слизеринка была готова исполнять, как истово верующие христиане исполняют библейские заветы. Но ей не нужно верить в Бога, зачем? Вот он – ее Бог, еще слишком молодой, чтобы быть мудрым, слишком влюбленный, чтобы быть всесильным, но для нее теперь Моннет-Брэдшоу гораздо важнее остальных людей. В этот миг, в эту секунду, она готова была прочитать молитву, посвященную только ему. Маленький слизеринский ангел говорит со своим Богом. - Билли, знаешь… я привыкла, что если что-то люди делают шумно, напоказ – значит, в их отношениях мало серьезного и они просто хотят подурачиться. Если они серьезны в своих намерениях – все происходит тихо, без суеты, и мало кто знает, что происходит. А о твоей любви знал весь Хогвартс, - Мишель смущенно улыбнулась. Ее частенько выводило из себя то, что сокурсники-слизеринцы делают это, по сути, высокое чувство предметом насмешек, но тогда стыдно становилось не за Билли – за себя, за то, что в тебя влюбилось такое создание, как Моннет. МакКой чувствовала себя загнанной в угол или заточенной в какой-то странной мыльной опере, которой нет ни начала, ни конца. Эх, как она была слепа, когда за любовью не видела любви!.. - Я думала, что для тебя это все игра, а красивые слова и жесты – это неправда, это все для публики… А сегодня я поняла, что тебе все равно, что думают другие, и ты не умеешь любить по-другому. Только так. Открыто… У Мишель не было больше слов. Но душа, душа просила сказать больше! Если бы на этом свете был способ выразить все, что думаешь, в одном жесте, слове, взгляде – Мишель нашла бы этот способ, но это невозможно. Хотя раньше невозможным казалось влюбиться в Моннета, так почему же не нарушить не только собственные глупые правила, но и законы физики? Сказать все – одним словом? Но оно – то самое одно-единственное слово не подбиралось. Можно было просто ответить «потому что» - но это было бы слишком глупо, ведь еще пару минут назад она хотела рассказать обо всем, описать эту любовь словами, а теперь это оказывалось невозможно. У Билли получилось рассказать о том, что в его душе, но у него было время думать – тогда, когда он страдал от безответной любви, наверняка он задавался вопросом: а ради чего, собственно, он страдает? Ради случайного взгляда, колкой насмешки, ради одной секунды рядом с королевой своего сердца? Теперь Мишель понимала – гриффиндорец боролся за возможность дышать, дышать полной грудью и наслаждаться каждым вздохом, который он может сделать рядом с ней. В ее воле было казнить и миловать, появляться и исчезать, но мучить Моннета-Брэдшоу не было больше сил. Какая, к дементору, разница, что было до этого? Ведь бывали времена, когда вся наша планета была не более, чем сгустком расплавленной магмы и горсткой камней… - Так и нужно. Теперь я вижу, что все – так, как должно быть, а не как бывает у других. И отчего-то резко она схватила его руку, которая нежно касалась ее щеки, и крепко сжала, как будто бы кто-то попытался отнять у нее Билли. Он никуда не исчезнет, не рассеется, словно туман, но это было слишком похоже на сон. Во сне мы часто совершаем необдуманные поступки, о которых бы пожалели наяву, но именно во сне мы и понимаем, что наша жизнь не была бы счастливой, если бы мы хотя бы раз в жизни не сошли с ума. И если это всего лишь сон, и вот-вот Мишель проснется – она заберет Билли с собой в свою холодную и обманутую миром реальность, чтобы вновь повторить этот день и прожить еще один кусочек лета в мире собственных иллюзий. Но это была реальность, которую она сама для себя создала – тем странным поцелуем в Лютом переулке она перечеркнула все, что так ценила до этого, и нашла нечто еще более ценное. - Моннет, - почти шепотом произнесла девушка, - обещай мне, что это все не напрасно, и ты никогда не разлюбишь меня. И… если я разлюблю… наверное, это будет сумасшествие. Убей меня, - и Мишель улыбнулась. Она знала, что гриффиндорец никогда не поднимет на нее руку, никогда не причинит ей боль, и, скорее, умрет сам, если она разлюбит его. Но сейчас так хотелось чувствовать себя зависимой от него, от этого Бога.
Я конечно молодой бог, И наверно у меня - опыта нет, Но, девочка моя, я помочь тебе бы мог И пролить на жизнь твою солнечный свет.
Если бы Билли и знал о том, что в сокровенных мыслях Мишель приравнен к статусу Всевышнего, он бы только рассмеялся, а потом спросил: "Подожди, если ты - мой ангел-хранитель.... А что, у бога он тоже есть?" Странно выходит. Ну а вообще - Билли никакой не бог, ну что вы... Всего лишь молодой человек, который верит в безграничность созданной им романтики. Но самое главное - Билли и подумать не мог, что его это творение воспринималось Мишель как что-то искусственное и ненастоящие. Суррогат, который Моннет-Брэдшоу пытается впихнуть ей в руки, красиво обозвав высокопарными словами. - Ах вот оно что... вот в чем все дело... - медленно произнес Билли, а потом - рассмеялся. Вот в чем дело: способность Билли в открытую показывать все свои чувства, жить ради любви, творить ради счастья, говорить все настолько прямо и ничего не утаивать, в какой-то момент может подвергнуться неверию со стороны окружающих. Ведь редко люди открывают всего себя, редко кто согласен подпускать кого-то, пусть и любимого, к самому сердцу, в свой внутренний мирок. И те, кто уверен в таком положении дел, будут искоса смотреть на людей, что способны высказать тебе сразу все, что есть в сердце. Может быть, это - феномен Моннетов? - Глупенькая, все мои слова - всегда были правдой, и все мои действия - только ради того, что бы ты поняла, как сильны мои чувства... Какая ирония! Но ведь и он сам - какой же глупенький. Девушка видела в его действиях лишь красивые жесты. Ну вот просто захотелось Билли чего-то эдакого, оригинального, вот он и выеживается... Но ведь все не так! Все искренне до последнего слова, до последнего вздоха, до последнего взгляда! И сейчас, когда все недомолвки и предрассудки испарились - как ясна стала вся ситуация, и как... комична. И Билли еще посмеивался, посмеивался.... Но последние фразы МакКой заставили его в миг посерьезнеть. - Иди сюда. Сядь, - гриффиндорец усадил девушку на диван, и сам устроился рядом, обхватив ее ладонь своими. Так всегда поступал отец, когда собирался сказать матери что-то серьезное и важное. Билли неосознанно передался такой...навык. - А теперь послушай: я НИКОГДА, слышишь, НИКОГДА тебя не разлюблю. Это невозможно, потому что ты - единственная. И чувства никогда не бывают напрасными - пусть это наивно до безобразия, но я считаю, что человек живет для того, что бы чувствовать. Билли смотрел на девушку, не отрывая глаз, следя за каждой ее эмоцией, за каждым ее движением. - А если ты.... если ты уйдешь от меня когда-нибудь... У меня не будет сил на то, что бы причинить боль тебе - никогда я не буду ее тебе причинять, слышишь? Это было страшно - такие мысли сейчас. Билли лишь надеялся, что такого горя никогда не случится, и он не останется один на один с суровой реальностью жестокого мира. - Нет, давай не будем говорить об этом, давай не будем наше счастье пугать такими словами. Мы - вместе. И мы будем вместе еще очень и очень долго. А вообще.... - Билли усмехнулся. - Неужели ты думаешь, что теперь я отпущу тебя куда-нибудь, а? Действительно. Для Билли они уже - пара, они уже - связанны друг с другом. Почти навечно! И разлучить их сможет лишь что-то поистенне ужасное и непредвиденное. А так же... Билли любит Мишель, Мишель любит Билли. И разлюбить вот так, без каких-то везких причин - кажется, еще не получалось ни у кого на свете.
- А наше счастье ничего не боится, - улыбнулась Мишель, прижимаясь к плечу Билли. – Или ты сомневаешься? – произнесла она с иронией, совершенно не претендуя на то, чтобы услышать правду. Она протянула руку, чтобы поправить воротник его рубашки, но это движение было лишь для того, чтобы проявить заботу, прикоснуться и вызвать его улыбку. Аккуратно расправив воротник, Мишель все же оставила свою ладонь у Моннета-Брэдшоу на груди и положила голову ему на плечо. Она чувствовала, как бьется сердце Билли, и радовалась тому, что сейчас она знает об этом. Он прав, безоговорочно и во всем: его любовь всегда оставалась любовью, даже в те моменты, когда Мишель была способна на непозволительную жестокость – словно ножом по радостно трепещущему сердцу, словно раскаленным прутом по коже, на которой появлялись дымящиеся ожоги. Но он терпел эту боль и забывал о ней почти в тот же миг, потому что его вела сила – любовь, и теперь МакКой должна была поверить в эту силу. Она никогда не иссякнет, и Билли верит в это. А раз в это верит он… это действительно достойно веры, самой святой и, может быть, самой слепой на свете. - Я, конечно, понимаю, что ты не хочешь меня отпускать, - улыбаясь, произнесла девушка, теребя воротник рубашки Билли, словно боясь отпустить его. – Но сегодня мне еще нужно попасть домой, иначе мои родители решат, что со мной что-нибудь случилось. Я и без того уже рискую нарваться на мамино недовольство, - немного понизив голос, будто сообщая великую тайну, сказала Мишель. Она-то уж знала, что заставить волноваться Эллисон – едва ли не самое страшное, что можно совершить в жизни, и не хотела вызвать гнев матери. Хотя у нее есть оправдание, которое даже Эллисон может принять… видимо, сегодня им обоим судьба поругаться с родителями. Найдя на одной из стен часы, Мишель ахнула – стрелки приближались к одиннадцати часам, одиннадцати часам вечера. В обычное время она должна была быть уже дома, да и обещала она вернуться к шести – а, значит, мать уже волнуется, и ничего не мешает девушке поволновать ее еще минут пятнадцать. Но и домой вернуться было все же нужно – иначе Мишель рискует просто не дожить до Хогвартса. - Видишь, - она указала на часы. – Уже поздно. В полночь я превращусь в тыкву. Тебе нужна тыква, Моннет? – Усмехнулась Мишель, снова дергая его за воротник. Вот он, самый дорогой воротник на свете, разве она просто так его отпустит? Жаль, что день закончился так быстро, но этот день перевернул все в жизни девушки. Особенно – ее взгляд на Билли. Теперь она больше не будет угрожать ему волшебной палочкой, глупо шутить про выставку животных, и теперь присутствие Вик будет не только спасать, а, наоборот, мешать их встречам. На несколько секунд Мишель задумалась – действительно, а что скажет подруга? Она никогда не поддерживала своего брата, но теперь она может изменить свое мнение, ведь даже Мишель изменила… хотя мнение Вик – это как титановый сплав: для того, чтобы он поменял даже свою форму, нужны невероятные температуры. А для того, чтобы поменялось содержание… должен произойти конец света. Но сейчас своей подруги МакКой не боялась вовсе – какое она имеет право указывать, кто и что должен делать! Ей так хочется. И все. Оторваться от Билли было невыносимо сложно. Девушка почувствовала невыносимую усталость, вот-вот – и ее глаза закроются, она уснет прямо на плече Моннета. Мишель все же позволила себе ненадолго опустить веки. Всего на пару секунд, как она думала, но это ощущение было слишком приятным, чтобы расставаться с ним так быстро. Слизеринка подняла голову к лицу Билли, все еще не открывая глаз. - Мне действительно уже пора, - тихо произнесла она. – Поцелуй меня на прощание. Жаль, что домой она пойдет через камин, что он не может ее проводить. Но они могут увидеться завтра, и послезавтра, и тридцать первого числа, а потом они могут вместе поехать в Хогвартс, они могут провести вместе всю жизнь.
- Сомневаюсь? Я ни в чем не сомневаюсь! - уверенно произнес Билли, чувствуя, как неведомая сила наполняет его, заставляя верить в то, что ему и его счастью - не грозит ни одна беда. Ничто не посмеет сломить дух его радости. Ничто не уничтожит доблесть его сердца. И все они преклоняться только перед нежностью Мишель... Только рядом со слизеринкой бесстрашие перевоплотиться в трепет, а непоколебимость превратиться в страсть. Билли готов был смотреть вперед ясно и бесстрашно, но сейчас он, утихомирив пыл, проследил за движениями руки слизеринки, тая от ощущения заботы и внимания Мишель. - Была бы моя воля... - тихо произнес Билли. - Я бы ни на минуту не отпустил бы тебя от себя... Билли обнял слизеринку, констатируя то, что быстро уйти у нее все равно не получиться... Счастливые ведь не наблюдают часов? Эти минутки и секунды меряют время тех, кто живет себе и живет, а вот те, кто влюблен и счастлив - у них нет никаких границ, и не только временных. - Слава Мерлину, что в тыкву тебе превращаться не придется, иначе бы я не знал, что с тобой делать - ждать новой полночи? Но... Но реальность остается реальностью, факт - фактом, и Мишель нужно было уходить. Старые, но еще очень...бойкие ходики неумолимо ворвались в их любовную идиллию. Но ведь у Моннета-Брэдшоу есть еще хотя бы две минуты в запасе? На осуществление просьбы Мишель, о которой он и сам подумывал буквально несколько мгновений назад, когда любовался на ее ангельское личико? А слизеринка прикрыла глаза, и ресницы ее - длинные, черные - дрожали. Билли притянул к себе Мишель, находя своими губами ее податливые губы. Ну почему расставание так близиться - пусть и совсем ненадолго, ведь завтра будет новый день, еще ярче сегодняшнего, ибо никакие Лютые переулки не испортят его, а Мишель - Мишель теперь будет опекаема им, Билли, любима, и он окружит ее лаской, снова и снова... У них еще многие дни и даже годы впереди, а он сейчас боиться отпустить ее на несколько часов. Хотя Билли же не уснет сегодня, он будет думать о том, что случилось за этот день, и как перевернулась его жизнь, вынурнув из страданий и терзаний и погрузившись в океан счастья. И Мишель - ее образ будет стоять перед глазами, стоит только Моннету опустить свою голову на подушку... Нет, сон сегодня не придет, потому что вся жизнь теперь - прекрасное сновидение. И время прошествовать к камину настало. Хотя и Моннет-Брэдшоу порадовался, что есть такой удобный способ перемещения в нужное место, и что Мишель не придется в легком летнем платьице выйти на темную, холодную улицу, где хоть и закончился дождь, но ветер набрал силу, но в то же время это означало лишь то, что всего один ее шаг - и она исчезнет, раствориться, уйдет... Так исчезают настоящие феи, а Моннету останется вспоминать о тепле ее рук, о сладости ее поцелуя. Он не помнил как они поднялись с дивана и прошагали к камину... И сейчас, смотря в серые глаза любимой, Билли недоумевал, куда же пропадает секунда за секундой. Нет, он не может так ее отпустить, он должен что-то сделать. Билли заозирался по сторонам, из вазы рядом выудил фиалку, аккуратно вставил ее в волосы Мишель. Вот так. Маленький подарок, на который он сейчас способен. - Как я не хочу, что бы ты уходила... как же не хочу... Еще минутку... Билли притянул девушку к себе, вновь целуя ее - еще секунда рядом с ней, и еще одна... - Пожалуйста... - протянул Билли, не зная, что еще ему предпринять, что бы оттянуть уход слизеринки. Но снова нашелся - выудил из кармана конфеты, кстати, производства кондитерской Николь, и, всунув их в ладошку Мишель, снова принялся целовать ее щечки. Но время прощаться настало, и шаг, один лишь шаг еще...
Осторожно дотронувшись до фиалки, которая рукой Билли была перенесена в ее волосы, Мишель улыбнулась. Как много нежности было в этом поступке, в одном маленьком цветке, который заботливые пальцы Моннета-Брэдшоу расположили в локонах девушки. Через пару мгновений в ладони Мишель появились конфеты от Билли, а саму девушку заключили в объятья и принялись покрывать поцелуями ее лицо. Слизеринка прижалась к Моннету и последний раз за сегодняшний день поправила воротник его рубашки, словно это была последняя ниточка, которая оставляла ее на этой стороне, не давай перешагнуть огненную черту и вернуться домой. Уходить действительно не хотелось, не хотелось покидать этот чудесный дом, и Билли – но время неумолимо приближалось к полуночи, и Мишель приходилось прощаться на сегодня со всем, что окружает ее. Весь сегодняшний день она провела в обществе Моннета-Брэдшоу, и готова была провести рядом с ним всю оставшуюся жизнь. Звучало это смело, но это было сейчас единственным правильным утверждением. А жизнь долгая – они встретятся завтра. И только зная это, МакКой могла сегодня спокойно покинуть своего возлюбленного, представляя, что завтра утром она проснется с его именем на устах. А то время, что они проведут врозь – это лишь время подумать о том, что теперь на земле есть человек, который никогда тебя не покинет. Пускай «никогда» - это слишком сильное слово, но так хотелось, чтобы так и было, и пусть двенадцать часов отныне – самый большой срок, на который им придется расставаться. - Если бы ты знал, как я не хочу уходить… если бы ты знал… Среди всех коротких поцелуев Мишель поймала один, долгий, и на сегодня точно последний, хотя сердце отчаянно протестовало. МакКой обвила руками шею гриффиндорца, чувствуя, что еще миг вместе – и она не сможет никуда уйти. Так же внезапно отстранившись от Билли, девушка отошла к камину. Пламя согревало ее теперь особенно сильно, но и до этого ей было не холодно, да и зачем ей огонь, который пылает в камине, и будет пылать, пока ему подкидывают дрова. В душе Мишель горело куда более сильное пламя, которое не нуждалась в жалких деревяшках, его разожгла искра, которую принес в ее сердце Билли. Одна только искра… и ей уже никогда не будет холодно. - До завтра… - произнесла она тихо. Мишель улыбалась. Они прощались до завтра. Это была лишь одна ночь – ты закрываешь глаза, и буквально через миг солнце уже снова в твоем доме, и новый день, который может подарить больше, чем вчерашний. Она медленно отпускала руку Билли, и вдруг резко отдернула ее и ступила в камин. - Дом МакКой, - тихо сказала она, и пламя поглотило светлый образ ангела-хранителя. Но долгие проводы – лишние слезы, чем быстрее они расстанутся, тем быстрее увидятся вновь. Через пару секунд пламя камина успокоилось, и его мерное потрескивание не могло поведать никому о том, что совсем недавно здесь исчезла Мишель МакКой.
Зато через эту же пару мгновений, а, может, даже раньше, в доме МакКоев, в гостиной, из камина выскочила девушка. Это и была Мишель, которая наконец-то вернулась домой и теперь была готова держать удар перед матерью. Это было пустяки, черт побери, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить сегодня! - Ну, Мишель, и где ты была? – Раздался строгий голос. Эллисон сидела на диване перед камином, и МакКой-младшая едва не налетела на нее, когда выскочила из камина. Чувствуя, что простым «доброй ночи, мамочка» ей сейчас не отделаться, девушка испуганно застыла перед матерью. Правда, ненадолго – что-то, а отвечать на выпады Эллисон Мишель умела, долгие годы тренировки и жизни под одной крышей давали о себе знать. - Мама, - дипломатичным тоном заявила девушка, - сейчас я тебе расскажу все, - и села рядом. Теперь они оказались в равный позициях, Мишель из оправдывающейся сразу превратилась в собеседницу, которая точно так же могла сидеть на диване в обнимку с подушкой и говорить. Эллисон скептически улыбнулась: - А я не прошу ВСЕ. Я хочу знать, где ты была. Ты знаешь, сколько нервов мы с отцом потратили? Ты хотела вернуться в шесть вечера. Шесть-ве-че-ра! Радует только то, что ты не пришла в шесть утра! Мишель улыбнулась. Она знала, что нервы, в основном, тратил отец, пытаясь успокоить Эллисон, хотя он и сам был не прочь крикнуть на всех виноватых… но сегодня он явно суетился вокруг супруги под аккомпанемент ее криков «Воды! Нет, это невкусная вода, я хочу с лимоном! Нет, она слишком холодная! Нет, она теплая, какая гадость!». - Это и будет все… - пожала плечами Мишель. Хоть ей и было немного страшно – вдруг мама просто не поймет ее восторга, и тогда все старания пойдут прахом. Но слизеринка не собиралась портить себе такой прекрасный день ссорой с матерью, да и конфетки, которые она до сих пор сжимала в руках, придавали оптимизма. Если уж Билли сегодня оправдался перед родителями, то почему Мишель не сможет сделать то же самое? Тем более, она не сделала ничего из того, что ей запрещалось… - Действительно, сегодня утром я хотела встретиться с Вик, но вместе с ней пришел ее брат. Ты же помнишь, его зовут Билли, я рассказывала тебе про него… - Это тот, который уже Мерлин знает, какое количество времени, таскается за тобой? – Заинтересованно переспросила Эллисон. Мишель только обрадовалась – разговор начинался хорошо, и мать уже заинтересовалась, теперь ей нужны не только жалкие оправдания, но и информация, и как можно больше. Неужели Эллисон Чупс не заинтересуется, чем живет ее дочь? Особенно, если дело касается дел амурных… - Он самый, - загадочно улыбнулась Мишель. – Знаешь, что он сегодня сделал? – Хитро спросила она. - Понятия не имею. - Он спас меня от какой-то бабки-торговки. Кажется, бабка это поигралась с темной магией – она пыталась всучить мне какую-то гадость, вроде эликсира вечной молодости. - Глупости. Тебе преждевременная старость не_грозит, это точно. У тебя хорошая наследственность, - гордо заявила Эллисон. Мишель была с ней согласна – несмотря на то, что возраст матери безжалостно подкатывал к сорока годам, она выглядела не больше, чем на тридцать. – И где ты нашла эту целительницу? Мишель прикусила язычок. Недаром говорят, язык мой – враг мой. Теперь приходилось рассказать, где они были. - В… в Лютом переулке. - ГДЕ?! Вот теперь Мишель уже и не знала, что ответить. Она вновь чувствовала себя маленькой девочкой, которую отчитывали за разбитую чашку. Вот только чашку можно было починить с помощью заклинания, а вот вернуться на место и «вести себя прилично» - нельзя. Девушка достала одну из конфет и медленно развернула фантик. - В Лютом переулке, мам… хочешь конфету? – Она протянула ей ладонь с моннетовскими конфетами. - Не переводи тему разговора, Мишель, - строго ответила мать, но конфету все же взяла. Все-таки, недаром девичья фамилия ее была Чупс. Пусть это и не показатель пристрастия к конфетам, но отказаться от угощения Эллисон бы не смогла. Тем более – от знаменитых моннетовских конфет. - Мама… Билли спас меня от этой старухи, хотя она запустила в него заклинанием, и… - И?.. – нетерпеливо перебила Эллисон. - И… в общем, мама… теперь мы с Билли… встречаемся. – МакКой младшая и не подозревала, что будет так сложно рассказать об этом собственной матери. Да и логика была нарушена, и фраза была построена коряво, но Мишель боялась неодобрения матери – кто знает, что придет ей в голову теперь. Раньше, смотря на Билли глазами Мишель, Эллисон считала его пустоголовым дурачком с гармошкой, теперь же она должна была поверить словам дочери о том, что этот «дурачок» не такой уж и дурачок вовсе. Слизеринка не собиралась доказывать матери ничего, она надеялась, что она сама поймет все. Неужели они никогда не любила?.. - Встречаетесь?! – Ахнула Эллисон. Но по голосу Мишель поняла – кажется, мама одобряет это. – И только поэтому ты… а я-то думала, что ты его считаешь тем еще болваном… - Я тоже так думала. А потом… а потом оказалось, что он действительно меня любит. Эллисон только загадочно улыбнулась. Что еще можно было ждать от шестнадцатилетней дочери – только такие поспешные поступки, мысли, решения. Когда-то они все были такими, в те далекие семидесятые, тогда они были влюблены и счастливы. Хотя… сейчас они тоже счастливы, каждый по-своему, и счастье детей заключается в таких порывах. Юношеский максимализм – не его ли когда-то переживала сама Эллисон? Хотя, у нее всегда был непростой характер, который передался дочери, и если даже человек с таким характером способен на такие решения… значит, любовь действительно существует. - А ты его? Тоже? - Да, - решительно и серьезно ответила Мишель. Она уже признавалась в этом Билли. - Ну… тогда спокойной ночи, - улыбнулась Эллисон и поднялась с дивана, оставив Мишель наедине со своими мыслями и пламенем камина.
Мерлин, неужели я действительно сегодня целовалась с Билли… Неужели сегодня я сказала ему, что люблю? – Думала Мишель, лежа на диване и крутя в руках фиалку, подаренную Моннетом. Еще пара конфет остались лежать в кармане платья, заняв место волшебной палочки, которая сегодня вовсе не была нужна. Девушка думала о том, что сегодняшний день переменил всю ее жизнь. Все, что было до – осталось в прошлом, теперь о прошедшем не хотелось вспоминать, хотелось думать лишь о будущем. Завтрашний день должен был стать еще более счастливым – несмотря ни на что. МакКой вспоминала о том, что Билли из-за нее должен был оправдаться перед Министерством, разглядывала почти прошедший под воздействием мази Матье синяк на запястья и вновь и вновь возвращалась к той фиалке, трогательному, романтичному подарку главного романтика Гриффиндора – Билли Моннета-Брэдшоу. Кому-то дарили золото, кому-то – драгоценные камни, а для нее был дорог этот подарок, дороже, чем все сокровища мира. Весь мир в одной маленькой фиалке, которую сейчас она держала в руках, весь мир в крошечном цветке, который был подарен ей только для того, чтобы выиграть пару секунд, чтобы не расставаться. Интересно, как сейчас там Моннет? Вспоминает обо мне? – снова и снова задавала эти вопросы Мишель цветку, словно это была не фиалка, а обыкновенная ромашка, призванная отвечать на любые вопросы влюбленных. Вот только вопросов «любит – не любит», у МакКой не возникала – какие вопросы, когда они сами друг другу все сказали? Время перед камином пролетало незаметно. Угольки догорали, и вскоре Мишель осталась в полной темноте. Нужно было уходить из гостиной и добираться до подушки, ведь звездное небо уже светлело – шел четвертый утренний час, и для того, чтобы проснуться завтра, нужно было заснуть сегодня. Только сейчас девушка почувствовала, как устала, сколько всего пережила за сегодняшний день. Ей приходилось злиться, радоваться, плакать, угрожать, врать, оправдываться, целовать любимого человека и признаваться ему в том, что он и есть самый любимый на всей земле. А самое главное – сегодня ей пришлось стать по-настоящему счастливой, как бы она не сопротивлялась. Столько времени она прожила с закрытыми глазами, а теперь она видела все, видела, что в этой жизни есть любовь. Она сама встала на ее пути, и не оставалось ничего другого, чтобы принять ее, а потом не отпускать никогда и никуда. И дарить вот такие маленькие фиалки, копии планет, чтобы еще секунду или две любовь оставалась в наших сердцах. Жертвовать всем, и получать еще больше. Играть – и выигрывать. Видеть все, но чувствовать еще большее с закрытыми глазами, ведь мы слепы и зорко одно лишь сердце.
Любовь слаба, но заставляет планету крутиться, Жизнь коротка, но сердце не может не биться, Среди злых врагов и теней, нагоняющих страх, С гордо поднятой головой, с чьим-то именем на устах Нужно смело идти вперед, не боясь никаких преград, Не смотря зря по сторонам, не оглядываясь назад, Каждый день, закрывая глаза это небо благодарить За подарок, особый дар – за уменье простое любить.
- До завтра.... - сладко прошептал Билли, когда МакКой уже растворилась среди огненных искр. Моннет-Брэдшоу думал, что с ее уходом померкнет сказка, но оказалось, что она, волшебная, будто бы разлитая в воздухе, вдруг спряталась у сердца гриффиндорца, уютно грея своим неповторимым теплом... Странное ощущение: наверное, это когда в темном-темном лесу, в маленьком домишке под елочками вдруг зажигается свет - и путники знают, что там - уют и покой. Вот такое же ощущение было у Моннета - будто он нашел свой маленький влюбленный огонек. Билли рассматривал безделушки, что стояли на камине, облокотившись о его деревянную поверхность. Но - не видел их. Перед его глазами стоял образ Мишель - ее улыбка, которую раньше он мог видеть только на фотографии, и только тогда она могла быть специально для него, сейчас же живая, милая, настоящая улыбка Мишель стала принадлежать Билли. Какая это была ощутимая разница! Как у искры и пожара! Раньше Билли получал только кроткое молчание лица на фотографии, теперь - он знал - что Мишель стремиться к своему гриффиндорцу всей душей. А руки Моннета-Брэдшоу еще помнили прикосновения к ее коже... А завтра... О, сколько планов можно было строить на завтра! Встреча - теплая, радостная! И это же будет впервые так - впервые они не обменяются презрением и влюбленным взглядом, сталкивая их.... Нет, теперь сладкие уста слизеринки будут приветствовать его, а ему останется только глупо и счастливо улыбаться.... А дальше - больше. Взявшись за руки, они могут пойти - да куда угодно! Любое место, будь то парк, кафе, да хоть книжный магазин Флориш и Блоттс - все озариться и перестанет быть пустой обыденностью, и только потому, что ладонь Мишель будет в ладони Билли... - Билли, - послышался голос старшего Моннета за спиной гриффиндорца. Необычно тихий, но по-отцовски покровительственный - Матье почти бесшумно оказался здесь, в гостиной, и уже с минуту, поправляя воротник рубашки, рассматривал сына, находившегося в своих мечтах. - Ты счастлив? Билли улыбнулся, поворачиваясь к отцу. - Еще как, папа! - Билли смотрел на отца открыто, а старший Моннет знал, что его сын и правда обрел то, что искал так долго. И Матье радовался за Билли. Мэт сам подошел ближе к камину, с минуту смотрел на огонь в нем, придаваясь каким-то своим воспоминаниям, выплывшим из прошлых светлых и не очень времен. Что же вспоминал старший Моннет? Не мудрено что: он сопоставлял свою историю любви с историей любви сына, и сейчас дошел до маленького происшествия, действующими лицами которого стали Ник, Матье и Кристиан Нотт… Глаза отца вдруг потускнели, и он обратился к сыну настороженно, совсем не скрывая волнения: - Береги ее, Билли. Теперь только береги свою любовь. Пусть ничто не сможет отнять ее у тебя. Слышишь? Отец никогда не говорил так – Билли даже почувствовал в его голосе какие-то горькие нотки, и из-за этого напугался сам. - Да, отец, я знаю, и я готов все что угодно сделать, что бы не потерять то, что у меня есть, - эта часть фразы была сказана уверенно, а вот спросил Билли уже абсолютно другим тоном, тихим и нерешительным. - Почему ты говоришь так? Матье улыбнулся, удовлетворенный решительным ответом Билли, и к его лицу вернулось прежнее добродушное выражение. - Я просто волнуюсь за тебя, сын. Так, кстати, а где же Вик? Уже так поздно – а ее все нет…. Она ведь, наверняка, ушла куда-то с этим Малфоем? Маленькая негодница, эх… Билли хмыкнул. Бесхитростного отца просто разгадать. - Пап, этот Драко – такой осел, не понимаю, что же углядела в нем Вик… но ты, кажется, пытаешься перевести тему? - Ты стал не по годам понятлив, - Моннет решительно отказывался что-то добавлять и, лишь потрепав сына по черным волосам, развернулся к двери, собираясь уйти. И Билли, хоть и был заинтригован, ответа так и не получил. И единственное, что успел спросить у отца, прежде чем тот ушел, было: - А мама как? - С ней все хорошо, она успокоилась, - ну не говорить же Билли, что она ждет Матье, и что, прежде чем явиться сыну, Мэту пришлось срочно приводить в порядок пуговицы рубашки? (хддд) – Но если тебя угораздит снова дать повод для ее волнения – я не посмотрю, что ты мой сын, моя кровинушка, я точно достану ремень и ты у меня получишь как следует! А завтра я съезжу в Министерство и посмотрим, что выйдет из всей ситуации… А теперь отправляйся спать.
Как и предполагалось, заснуть Билли не удалось. Точнее, спокойный и крепкий сон сломил его лишь под утро, когда, намечтавшись вдоволь, юный гриффиндорец уже просто не мог дольше ему сопротивляться. А до этого момента перед глазами парня проплывали все события сегодняшнего дня: и утро, не сулившее ничего хорошего, кроме встречи с той, кто тебя в очередной раз отвергнет… Поцелуй, украденный у Мишель… Страшная старуха, заклинания, бег… Еще один поцелуй – тот, что заставил воспарить к облакам…. Студия, скандал, любовь… И, наконец, прощание у камина… Билли был счастлив, что все это случилось с ним. И теперь его воображение являло ему картины будущего: вот они с Мишель сидят в хогвартской библиотеки, а вот – гуляют около озера, а еще – едут вместе в одном купе Хогвартс-экспресса… И это стоило и синяков, и скандала, и повисшей на волоске судьбы.
- ходит где-то рядом - прячется под мантией невидимкой
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, "апарекиум!" откл, правка нет
- ходит где-то рядом
- прячется под мантией невидимкой